в неделю, по привычке экономя на моющих средствах и воде. Обычно сразу после этого Агата усаживала её в машину и везла в парикмахерскую, расположенную в тридцати километрах от их места жительства, несмотря на то, что подобных заведений в округе было не менее десятка. Однажды я у неё поинтересовалась: «А почему вы ездите так далеко? Неужели ни одна из ближайших парикмахерских вам не подходит? Или твоя мать упорно не желает делать себе укладку ни в какой другой?» «Да как тебе сказать, – замялась Агата. – Я ведь тоже там стригусь, а с моими волосами далеко не каждый парикмахер справится, ведь нужно же точно знать, как правильно постричь!» «А-а-а, вот в чём дело…» – проговорила я и, бросив взгляд на лысоватую Агатину голову, подумала: «Воистину, чтобы подравнять три волоска и побрызгать на них лаком, необходим опытнейший мастер!» Нетрудно было догадаться, что с её стороны поездка в дальнюю парикмахерскую объяснялась желанием избежать крупной ссоры с собственной матерью, из которой Агата вряд ли бы вышла победительницей, однако, признаться в этом ей было стыдно.
Ради экономии на моющих средствах и воде, Старуха посещала душ всего раз в неделю, даже если на улице стояла тридцати пяти градусная жара, когда по вполне логичным соображениям нужно мыться чаще хотя бы для того, чтобы не отпугнуть окружающих запахом своего пота. Несмотря на пренебрежительное отношение к собственной гигиене, она совершенно открыто подозревала меня в свинской нечистоплотности. По словам Старухи, в годы её молодости эмигранты работали у них в деревне за кусок хлеба и стакан молока,, поскольку вкалывали они «как положено»: по двенадцать часов в сутки и без выходных – то за собой совсем не следили. «В общем, скажу я тебе, – подытоживала она. – Воняли эти работнички как свиньи!» Хотя положа руку на сердце, этот оскорбительный эпитет справедливо было бы отнести не к бедолагам-эмигрантам, а к тем, кто заставлял их трудиться в таких нечеловеческих условиях.
На месте моей работы не было туалета, и, как следствие, я вынуждена была пользоваться уборной в доме у Старухи и её дочери Агаты, расположенном в десяти метрах от магазина. Всякий раз по возвращении оттуда мне приходилось отвечать на вопросы своей пожилой начальницы, абсолютно уверенной во врождённой нечистоплотности эмигрантов. Бросив в мою сторону подозрительный взгляд, она въедливым тоном интересовалась: «Ну что? Сходила?» «Да», – отзывалась я. «Ты это, смотри, смывай после себя как следует! – в очередной раз ворчливо повторяла она. – А ещё лучше, если будешь класть на кружок кусок туалетной бумаги и только потом на неё сверху садиться, тогда ты нам точно ничего не испачкаешь. Поняла ли? Использованную туалетную бумагу выбрасывай в мусорное ведёрко, а не в унитаз! А не то его засоришь…» «Я так и делаю», – скрепя сердце, отвечала я. К несчастью, надо же было тому случиться, что через месяц у них дома сломалась
