нас всех, и о непреодолимом жестоком фатуме, но сам, поверьте, ещё так рад творить глупости, и мир вокруг меня ещё так светел и так мне любопытен, что и здесь, похоже, я не понимаю до конца ваших слов.
И потому из-за бедного моего опыта мне кажется, будто за вами стоит целая толпа мудрецов и учителей, а за мной никого – я совсем один.
И ещё часто вы мне кажетесь весёлым стариком, а не холодным и мрачным моралистом.
Писано в третий день до июльских нон.
С уважением, ваш друг.
Я решил подремать, но не мог заснуть. Из открытого окна тянуло холодком и доносился так милый мне первый шум утреннего города. Город просыпался и будил меня всё настойчивей. Захотелось пить, я пошёл на кухню и заварил чаю. Сеня тоже пришёл на кухню и с восторгом стал говорить о самом разном, и я его слушал. После рассказывал я, и слушал он. И так мы проговорили с ним до десяти утра. После мы неумело играли на Диминых гитарах, гладких и сверкающих, словно лёд. Дима кричал нам, что играем мы омерзительно. Его голос доносился то с одной стороны, то с другой, то сверху – в квартире была сумасшедшая акустика.
Тем утром я почувствовал, что друг мой ещё не так далеко ушёл от меня, как я думал. Но всё же стоило быть настороже. Я на время перестал ревновать его к Лене: что поделать, если она знает арабский и фарси и сложена в придачу будто фотомодель?
Мы наскоро пообедали и побежали в магазин.
Солнце то затопляло пустой троллейбус, и сразу становилось жарко, то солнечный свет пропадал, и острые тени скользили по полу. От Арсения просто летели искры – он болтал, хохотал и рассказывал какую-то чушь. Я решил, что напишу письмо Сенеке о том, как сильно влияют женщины на мужчин – во всяком случае поначалу.
Когда мы подошли к «Сундуку», Сеня вдруг выругался, витиевато и остроумно объединив в одном матерном выражении грубое обозначение мужского полового органа и словосочетание «Красная армия».
Тут я увидел, что замок из двери нашего магазина вышибли. На его месте зияла неровная дыра.
Мы вошли. С витрин воры сняли стекло и утащили всё наше добро. Одна витрина, с замком на створках, была разбита, и грабитель, который второпях её разбил, сильно порезался о стекло – на полу и дверной ручке темнела кровь.
– Оставим кровь и осколки на месте, – произнёс мой друг голосом трагика и указал на разбитую витрину: – Пусть люди видят! И ещё: нельзя ничего трогать – это улики!
Мы заявили в милицию. Всем входящим Сеня могильным голосом сообщал:
– Нас ограбили!
Покупатели сочувствовали, и мы поили их чаем.
Узнав вечером об ограблении, Дима вернул нам все монеты, купленные у нас же, и подарил часть своей коллекции. Всё же он был щедр, хоть в голове его и множились мрачные странности.
К нам заходил Андрей. Спросил про сигнализацию, замки и страховку.
