style="font-size:15px;"> – И когда это ты успел её полюбить?
– В детстве, – собеседник отобразил на лице счастливую улыбку инфицированного любовью человека. – Любовь – это инфекция, в первую очередь поражающая мозг, сердце и кошелёк.
Как можно не любить Одессу с еврейским народным юмором: «Ты начинаешь тратить меня на нервы», «Не делай мине беременную голову», «Мадам, ваши глаза заставляют мине забить падежов», или «Ты бач яка сука!»
– Это уже не одесситы – это львивцы та иваново-франкивцы, – не скрывая пренебрежения, перекривила хозяйка. – Понайихали тут.
– Полюби ближнего своего, как самого себя, – напомнил простую библейскую истину Жульдя-Бандя.
– Так, а теперь, кто ты у нас там – Баньдя-Жульдя?..
– Жульдя-Бандя…
– Короче, Вовик. Какова цель твоего визита?! – Виолетта посмотрела на гостя, как строгая мамаша в глаза вернувшейся под утро дочери, и, не дожидаясь ответа, внесла некоторую ясность в предстоящие отношения. – Если ты решил, что я портовая шлюха или твоя очередная подстилка, то ты жестоко просчитался…
– Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек (В. Высоцкий)… Виолетта, французской жеманницей тебе стать будет ещё сложнее…
– …чем портовой шлюхой???
– Увы, для этого нужно много денег и машину времени, чтобы вернуться в начало 17-го века. Французские жеманницы пудрили щёчки, которые назывались «престолом пудры», и носили платья в стиле барокко-рококо, под куполами которых могли вполне комфортно уместиться три-четыре любовника.
– У меня нету ни платьев, ни машины времени. Если бы не продала дачу, ходила бы как ободранная кошка.
– Виолетта, по-твоему, выходит, что я похож на сексуального маниака?! – Жульдя-Бандя для полноты восприятия обозначил себя руками.
– А рази ж маньяки похожи на маньяков?! – перекривила женщина с оттенком жёлчи на лице. – Одним словом, если ты решил бросить у меня копыта, то будешь тише воды, ниже травы.
– Базара нет, нет, нет, огни мерцали, огни мерцали, когда поезд уходил (ремейк, В. Королёв), – пропел велеречивый гость. – Виолетточка, дружочек, если ты думаешь, что мне… – философ, снова обозначил себя, только теперь уже правой рукой, – …негде бросить копыта, то ты заблуждаешься ещё больше, чем заблуждался Дарвин, утверждавший, что человек произошёл от обезьяны. От обезьян произошли идиоты. – Жульдя-Бандя посмотрел в изумрудные глазки оппонентки, дабы определить её реакцию на своё претендующее на афоризм века изречение.
Та, за личиной безразличия, с трудом сокрывала свои симпатии к неординарному молодому человеку:
– Опять идиоты. Ты без них уже, наверное, жить не можешь?
– Могу, – честно признался Жульдя-Бандя. – Они без меня – нет. А я здесь только потому, что намерен предложить тебе должность импресарио, – он сказал это с такой помпой, будто намеревался предложить должность директора банно-прачечного комбината, Рембыттехники, а то и вовсе Дома быта.
– Импресарио
