Га-га-га! – посмеялся он бородатой шутке. – Да, кстати, вот ваша вещь!
И в руки Вострицына ткнулась баночка с оливковым маслом. Тот ошеломленно уставился на нее, и вот с помощью этого самого масла в голове его со скрипом начали проворачиваться какие-то колесики.
– Так э-э-э, – он хотел сказать что-то еще, но Гариллаз уже исчезал за дверью. Немного приостановившись, он обернулся, и свет горящей свечи выхватил из темноты его страшно-красное, как у вурдалака, лицо.
– Вы уж не серчайте, что я его у вас в холодильнике оставил, – сказал Рафаил Иваныч сипло. – Думал, подольше протянет. А вы его испарили. В тепле оно долго не живет. Только если вы чудище создавать решили – будьте внимательны. Если положить гашеную известь, оно может и вернуться! Но – другим. Совсем другим.
С этими словами дверь за соседом захлопнулась. Вениамин же Аполлонович побрел в свою комнату. За спиной его уже вовсю ругались обитатели коммуналки, но это его не беспокоило. Что может значить гнев какого-то босса преступного мира против возвращения ставшего Другим чудовища? Не исключено, что всех их в этом случае ждет, по выражению Василия Рамы Богомягкого, один сплошной ОМММ.
Старик Гехван и тайная комната (Смерть в Ленинке)
Старику Гехванидзинжадзе хотелось тепла. Он сидел у окна и с тоской взирал на едва тронутые листвой ветви деревьев. Черные стариковские глаза ловили редкие лучи солнца, прорывавшегося из-за туч, как раб из цепей, картинку с изображением которого старик Гехван видел во вчерашней «Правде».
Вдруг в комнату постучали. Стучали деликатно, согнутым пальцем. Гехванидзинжадзе в квартире любили, можно даже сказать, почитали, и поэтому беспокоить стариковский досуг могли с исключительной нежностью. Ну, это только неугомонный Сашка Панкратов мог в любое время суток ломиться к старику и требовать тяпнуть с ним по-нашему, по-новоозерски. Сашку соседи унимали быстро, но гордый грузинский нрав, как поется в известной песне, не спрячешь в ножны, и старик мог обижаться несколько дней, пока ему не подносили с поклоном арбуза – свежего или моченого, это как на сезон придется.
Так вот, как уже было сказано, к Гехвану постучали. Старик прошаркал в двери и отворил ее ровно на полпальца, всунув в образовавшуюся щель свой внушительный нос.
– Эй, дарагой, – сказал он надтреснутым голосом. – Чего шумишь, чего хочешь?
– Товарищ Гехванидзинжадзе, вам письмо! – пропищали с той стороны голосом Рафаила Гариллаза, и в нос старику был робко сунут конвертик.
– Сыпасиба, – и письмо, перекочевав в сухонькую стариковскую руку, исчезло, тут же исчез и нос, а дверь, громко хлопнув, чуть не оставила взвизгнувшего Гариллаза без пальца.
Старик Гехван в последнее время боялся почтовых террористов. Начитавшись в газетах о жутком порошке, который нехорошие нехристи подсыпают в письма всем встречным и поперечным, он с великим подозрением стал относиться ко всевозможной корреспонденции. В частности, с нового
