время. Но тут все было иначе. Эбериан – единственная империя на пока что единственном известном материке Эбери. Такого прецедента у землян не было. Римская империя, Монгольская империя, Британская Империя, Советский союз – все эти крупнейшие государства никогда не охватывали весь мир. Всегда были конкуренты извне – пускай сначала слабые, но они набирали силы и меняли земную историю раз и навсегда.
А Эбериан? Единственной силой, пока противостоящей ему, был Триниан. Но едва ли можно назвать серьезной силой наш народ. В умах тринианцев жила мысль, что они отдельны от Эбериана, но что думали сами имперцы? Они считали нас дикарями и не нападали, потому что просто не принимали в расчет. И наша кажущаяся слабость и дикость нравов спасали нас вот уже на протяжении полувека.
Я часто думала, что может противопоставить горстка Милоа силам Эбериана. Думала и о том, что лично я могу сделать, будучи пока еще неопытной разведчицей?
Я верила, что, раз мы продолжаем жить здесь, и наше существование не раскрыто, у нас есть предназначение. Но, как и опасался Айм, новые Милоа начали появляться все дальше от гор Триниана. Для него это был сигнал тревоги, для меня – сигнал к действиям.
– А что, если судьба, в которую мы по умолчанию верим, просто дает нам знак, что пора что-то предпринимать? – спросила я у владыки Триниана, посетив его перед своим отъездом в школу Баджера.
Айм усмехнулся моему вопросу. Грустно усмехнулся.
– А что предпринимать? Если появятся идеи, поделись, будь так добра. Я готов идти на риск, но этот риск должен быть оправдан.
Я была согласна. Собрав свои скромные пожитки и с тоской вспоминая о той куче вещей, которая летела со мной в самолете до моего исчезновения, я распрощалась со своей «пещерной комнатой» и с каким-то особым удовольствием покинула Вегард, идя к шумящим лесам Антов.
«Быть мне теперь муравьишкой», – с иронией думала я, удивляясь, как английское слово могло означать неуязвимого разведчика на языке горцев.
Глава 4. Друг с Земли
Встретили меня приветливо. Элиза провела меня в новую комнату, где мне предстояло жить еще с тремя ученицами.
«Чем не студенческая жизнь?» – подумала я, глядя на большое помещение с четырьмя весьма уютными на вид кроватями.
Но именно с этого дня у меня началась тяжелая депрессия. После пережитых стрессов и новых впечатлений я очутилась, наконец, в спокойной обстановке. Жизнь вошла в размеренное русло. Более того, весь наш день был подчинен строгому расписанию. И тут-то меня начало колотить. Тренировки и занятия очень нравились, но я чувствовала ужасное одиночество. Некому писать письма, некому хвастаться своими успехами. Что с моими родителями? Узнали ли они о моем исчезновении или, может быть, в этих мирах время несоизмеримо, и год здесь может равняться минуте на Земле, или, наоборот, столетию? Настоящих друзей тоже не было, вернее, они просто не успели появиться. Кто первый из
