решил сделать еще одну попытку, прежде чем выписывать новые припасы. Правитель мыса Хайсан был доброжелателен к нему, но эта щедрость сдерживалась волей государя, казалось знавшего обо всем, что творилось в Сейки.
Государь был существом почти мифическим. Его род пришел к власти после гибели императорской семьи Нойзикен во время Великой Скорби. Никлайс только и знал о нем, что этот человек живет в Гинурском замке. Орисимская наместница ежегодно отправлялась туда в закрытом паланкине, чтобы выплатить дань, принести дары от Ментендона и получить ответные подарки.
Никлайса – единственного на торговом посту – никогда не приглашали ее сопровождать. Ментские друзья держались с ним вежливо, но все же, в отличие от других, Никлайс был здесь в изгнании. А тот факт, что причины изгнания никто не знал, не добавлял любви к нему.
Бывало, ему хотелось сорвать с себя маску – просто чтобы посмотреть на их лица. Признаться, что он – алхимик, обещавший юной королеве Иниса эликсир жизни, который сделает для нее ненужными брак и рождение наследницы. Что это он промотал деньги Беретнетов за годы безнадежных опытов и разгул.
Как бы они ужаснулись! Как возмутились бы его презрением к добродетели. Разве могли они знать, что девять лет назад, в Инисе, пылая болью и гневом, он в тайнике души хранил верность алхимии. Очищение, растворение, возгонка – единственные его божества в прошлом и будущем. Никто не догадывался, что, потея над тиглем в упрямой надежде отыскать средство хранить вечную молодость тела, он пытался также расплавить клинок горя, застрявший в его боку. Тот же клинок в конце концов увел его от реторт искать забвения и утешения в вине.
Ни в том ни в другом он не достиг успеха. И Сабран Беретнет заставила его за это поплатиться.
Не жизнью. Леоварт говорил, что он должен быть благодарен за «милость» ее великозлобности. Нет, Сабран не лишила его головы – но остального лишила. И вот он заперт на краю света, среди общего презрения.
Пусть себе соседи шепчутся. Если опыт удастся, все они потянутся к его дверям за эликсиром. Прикусив зубами язык, Никлайс вылил обедненную руду в тигель.
С тем же успехом он мог сыпануть туда пушечного пороха. Жидкость мигом вскипела, выплеснулась на стол, изрыгая тучи зловонного дыма.
Обескураженный алхимик заглянул в тигель. Ничего, кроме черного как смола осадка. Он со вздохом протер очки от копоти. То, что у него получилось, больше походило не на эликсир жизни, а на содержимое ночного горшка.
Итак, почковидная руда не годится. Впрочем, этот красно-бурый порошок мог и не быть почковидной рудой. Паная закупила его для Никлайса у торговца, а торговцы не славятся честностью.
Безымянный побери все это! Он бы отступился от создания эликсира, да вот не было у него другого способа бежать с этого острова на Запад.
Конечно, он не собирался отдавать эликсир Сабран Беретнет. Чтоб ей повеситься! Но любой другой правитель, узнав, что Никлайс добился успеха, постарался бы вернуть его в Ментендон и на всю жизнь обеспечил бы богатством и роскошью. А уж
