сообразил, что из-за его характера и поступков, не поддающихся логике. Так и оказалось. Короче, он ставил интересы своего подворья выше интересов колхоза и с азартом доказывал, что человек может хорошо работать на общество только в том случае, если у него дома порядок, то есть тылы обеспечены.
Может, в этом и есть сермяжная правда? А многие его не понимали и за глаза называли кулаком недобитым. Но председатель его за что-то уважал и из колхоза не выгонял. Потом я понял, за что. Он работу делал не абы как, а обязательно с выдумкой, смекалисто и с усердием.
Сейчас я со скотниками на дальней заимке сено гружу для фермы. Мы приехали на трех мускулистых, низкорослых лошадях, запряженных в широкие сани.
– Студент, чего задумался? Бросай струмент, иди почайпить! Животы к спине уже прилипли! – крикнул веселый дядя Федя, догоняя своих.
– Иду! – ответил я.
До чего же хорошо дышится в степи, несмотря на мороз. Простор – глаз радует… Город, телевизор с бесконечными новостями как с поля битвы, политики, ораторы, шашни стареющих звезд, их агонизирующие прыгалки-дрыгалки – все это бесполезная суета. Настоящая жизнь здесь, с ее спокойной мудростью.
В избушке было довольно тепло. С рассветом, как прибыли на место, мужики сразу протопили печь и на протяжении всего времени кто-нибудь да поддерживал огонь. Закипел пузатый зеленый чайник. Вы когда-нибудь пили густой ароматный чай после здоровой работы на морозе в минус под тридцать градусов? Ели домашний хлеб, испеченный в русской печи, с розовым замерзшим салом, крутыми яйцами, щедро посыпанными солью, заедая злым репчатым луком? О, это что-то! Я так жевал, что в ушах хрустело. Мужики, похохатывая друг над дружкой и особливо надо мной, выпили напоследок еще по кружке раскаленного чая и пошли догружать третьи сани.
На ферме меня сразу окрестили женишком. Там работали двенадцать разновозрастных доярок, половина которых были одинокие женщины. Мое появление вызвало среди них веселый переполох. Работа моя заключалась в «подай-принеси». А бабы старались изо всех сил лишний раз меня погонять, поэтому к концу дня я сильно уставал. Дома, поев кое-как, валился замертво на кровать.
– Лёха, на тебя шибко моя племяшка Анька поглядыват, – как всегда, внезапно, без вступления сказал за ужином Акимыч. Племянница, пышногрудая девица с характером командира партизанского отряда времен Дениса Давыдова, работала там же, на ферме. Она в любые морозы носила футболки с глубоким декольте и короткими рукавами. Халат, надетый на телогрейку, никогда не застегивала, как, впрочем, и телогрейку. Алёша всегда отворачивался, боясь, как бы груди не вывалились из одежек, когда она наклонялась к коровьим сиськам. Анька, святая простота, видимо, решила, что парню она шибко понравилась, раз он так смущается при встрече, и стала частенько заглядывать к дядьке по поводу и без повода.
– Окстись, об чем ты? – укоризненно попыталась осадить его Наталья.
– А чего она кажный день к нам прибегать стала? – не унимался тот.
– Мало
