иного Питер Лейк не помнил. Здесь же, в Морском соборе, огня не было, однако из больших окон на пол и на стены падал расцвеченный стеклами витражей свет солнца. Питер Лейк встал на колени.
– Мутфаул, – прошептал он, – мой дорогой Мутфаул…
Он не знал, что следует говорить в таких случаях, однако продолжал шевелить губами, вспоминая его глаза, в которых отражалось пламя горна, его китайскую шляпу, его сильные жилистые руки и его странную любовь к пламени и к стали. Питер Лейк хотел сказать о своей любви к Мутфаулу, однако никак не мог найти нужных для этого слов. Он вышел из собора с тем же чувством неудовлетворенности и смущения, которое и привело его туда. Но ведь многие считают молитву таким простым делом! Что же они говорят Богу, с чем они к Нему приходят? Что до него самого, то он так и не смог найти ни единого нужного слова.
Питер Лейк взобрался на своего огромного коня, казавшегося ему статуей, сошедшей с постамента. Тот пошел легкой рысью, и вскоре они уже были возле парка. Питер Лейк хотел получше рассмотреть особняки, находившиеся в верхней части Пятой авеню, однако его норовистый конь перепрыгнул на другой берег озера в самой узкой его части, находящейся возле источника Вирсавии, и подвез своего седока к дому Айзека Пенна, находившемуся уже в Вест-Сайде. Питер Лейк спешился и, стоя по колено в снегу, стал наблюдать за тем, как Айзек, Гарри, Джек, Уилла и все их слуги, кроме Джейги, усаживаются в трое больших саней, запряженных тройками и груженных скарбом, и под звон колокольчиков и щелканье хлыстов отправляются в дальнюю дорогу. Он наблюдал за домом до наступления темноты.
Белый конь уселся на снег, как собака, и тоже уставился на дом. Не прошло и часа, и на город опустилась ночь, а с севера, из Канады, повеяло лютым холодом. Питер Лейк стоял, переминаясь с ноги на ногу. Он поднял воротник своей продувавшейся насквозь твидовой куртки, однако теплее от этого ему не стало. Он посмотрел на коня, спокойно взиравшего на дом, и пробормотал:
– Нет, я, конечно же, не лошадь и замерзну первым… Да и спать я стоя не умею.
Впрочем, на его любопытство не смог повлиять даже мороз. Он обратил внимание на то, что все то время, пока семейство грузило вещи и усаживалось в сани, в доме горело пять из семи каминов. Теперь же дым шел только из трех труб. Он было решил, что в скором времени погаснут и они, однако около шести часов вновь задымили сначала четвертая, а потом и пятая труба.
– Похоже, они топят соляркой, – сказал он вслух. – Автоматизированная система. Впрочем, даже в таком доме вряд ли может одновременно работать целых пять топок… Их максимум две. Два водогрея и два камина… Стало быть, там кто-то есть…
В шесть тридцать в одном из окон зажегся свет. Питер Лейк, глаза которого успели привыкнуть к темноте, зажмурился и спрятался за деревом. Свет горел на кухне. Продрогший насквозь Питер Лейк увидел, как к окну подошла девушка.
– Похоже, они оставили в доме служанку…
