клапан.Кто выше страсти? Дай его сюда,
Я в сердце заключу его с тобою,
Нет, даже в сердце сердца.
Бенедикт Спиноза утверждал: «Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффектов я называю рабством. Ибо человек, подверженный аффектам, уже не владеет сам собой, но находится в руках фортуны (курсив мой. – Ю. М.), и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собой лучшее, однако принужден следовать худшему».
Однако, испытывая страх перед судьбой, злым роком, человек одновременно начал ощущать себя гражданином мира. Если Ренессанс стал эпохой географических открытий, то барокко можно назвать временем их активного освоения и прокладывания новых путей. Оно открыло эпоху рабовладения и морских баталий между государствами за право обладания новыми землями – колониями. Европеец почувствовал себя не романтическим первооткрывателем, а хозяином, завоевателем нового мира.
Человек барокко пытался утвердиться, почувствовать собственную значимость во всем – и стремился к обладанию властью, богатством, силой. Но эта значимость зачастую принимала гипертрофированные формы: если праздник – то грандиозное театральное действие, карнавал, не стихающий несколько дней. «Жизнь напоказ» – так можно определить одну из граней этой эпохи.
Но была и другая, скрытая от посторонних глаз внутренняя жизнь одинокого человека. И как ее отражение во дворцах, среди пышных, поражающих великолепием залов, в это время появляются комнаты уединения – на фоне остальных интерьеров они смотрелись как настоящие кельи. Сюда не допускались любопытные. Здесь человек оставался наедине с собой, здесь он снимал все маски и отбрасывал все условности, становился таким, каким был на самом деле.
Моя душа, ядро земли греховной,
Мятежным силам отдаваясь в плен,
Ты изнываешь от нужды духовной
И тратишься на роспись внешних стен…
Жизнь человека барокко больше походила на театральное действие, в котором каждый играл какую-то роль, а театр – на повседневную жизнь. В своих пьесах Мольер и Расин раскрывали характеры героев, изобличая недостатки человеческие, старательно спрятанные под модными одеждами.
«Жизнь есть сон» – само название пьесы Педро Кальдерона как нельзя лучше отражало суть эпохи. Мартин Опиц, поэт того времени, писал:
Все это – сон пустой!..
И до чего ж охота
Средь бренности найти незыблемое что-то,
Что не могло б уйти, рассыпаться, утечь,
Чего вовек нельзя ни утопить, ни сжечь.
Разрушит враг твой дом,
твой замок уничтожит,
Но мужество твое он обстрелять не может.
Он храм опустошит, разрушит. Что с того?
Твоя душа – приют для Бога твоего.
«Весь мир – это вечные качели. Даже устойчивость – и она не что иное, как ослабленное и замедленное качание», – утверждал Мишель Монтень.
Дуальность
