шторой. Вначале ночь была спелой и твердой. Изумительной плотности самого лучшего антрацита. Черную и гладкую поверхность затянула прозрачная тонкая пленка. Чем дальше тем больше прибывала влага. Ночь размывалась. По краям и все ближе к центру серыми густыми мазками, а затем ночь окончательно взбеленилась и процарапала саму себя розовыми полосами. Начинался рассвет. Внук поставил ноги на янтарный с утренним серым налетом пол. Нужно было одеться, пока дед не проснулся. Внук подошел к платяному шкафу. Открыл дверцу. В зеркале на внутренней стороне дверцы отразилась его новая непривычная фигура. Он не удержался. Стянул с себя майку. Так вышло намного лучше. Как всегда хотелось. И так будет. Ведь солнце всегда встает над горизонтом и скоро это будет его персональное солнце.
– Это что там у тебя? Сиськи что ли!
Внук отвернулся и испуганно скрестил руки на груди. Он видел молочного ангельского цвета фигуру в кальсонах со штрипками, обрамленную шелестящими вьетнамскими палочками.
– Дед. – внук протянул вперед руки.
– Сиськи. У тебя сиськи болтаются, как… сиськи. – сомнений быть не могло. Старик, конечно, помнил смутно, но помнил. В его руки из темноты спальни прыгнула вертикалочка.
– Дед послушай.
– К стене, лахудра. К стене. Шифонер мне забрызгаешь. И майку одень, проститутка.
– Дед. Ты не понимаешь. – внук лихорадочно натягивал майку. – Это рак…Такие симптомы.
– А на башке у тебя что? Симптомы? К стене….А я думаю, чего это он шапку не снимает.
Дед Вилкин щелкнул выключателем. В тиарной люстре не было теперь шелкового света. Он был ослепительно-жалящим. Дед вышел на середину комнаты. Не сводил ружье со странного существа с короткими малиновыми косичками вокруг стриженой головы. С упругой вздернутой грудью в майке-алкашке, кружевных черных трусиках с несомненно мужской серьезной выпуклостью. Дед Вилкин сплюнул брезгливо. Вертикалочка прогулялась вверх-вниз.
– Съездил в Москву, называется. – процедил старик. – Ты что. Киркоров?
– Я Вилкин. – попробовал затвердеть внук.
– Какой ты, Вилкин….Москва сука. Что я теперь бабке скажу? Позор на всю Фабрику. Что молчишь? Про операцию зачем врал?
– Я не врал.
Внук опустил глаза, а вслед за ним и старик посмотрел на кружевные проклятущие трусы. С трудом, никак это не влазило в голову, но догадался. И пояс холода Оймякон образовался внизу его живота, как только он представил…
– Слоника захотела аннигилировать, девушка с пониженной социальной ответственностью? – в общих чертах именно это спросил дед Вилкин.
– Возможность писать сидя – мое неотъемлемое гражданское право, дарованное мне конституцией Российской Федерации. – в общих чертах именно это ответил внук.
Пока дед Вилкин переваривал столь неожиданное заявление, внук или то что от него осталось, добавил. И смотрел он при этом прямо в глаза старику.
– Я до этого и не жил вовсе.
– Про себя все…А мне теперь как…–
