style="font-size:15px;"> В светлой паре, без шляпы, Петр Владимирович подпевал круглым московским звуком.
Ему отзывалось —
Человек убрал пустое блюдо и переменил графинчики.
Человек (просто человек) не имел своего постоянного лица, имени, слабо ощущался другими и посему связан был с бесконечностью – оттуда, по требованию Алабина, он мог доставить ему нужный символ: какую-нибудь перевернутую восьмерку, шестиугольник в круге или повапленный параграф, весьма привлекательный в первом к нему приближении.
Анне соответствовала сердцеграмма (два меча появились позже), и Алабин с помощью человека нанес ее себе на потайное место: стоило только потереть ее —
Буква «Г» была символом личности, умеющей излучать таинственный свет, а гора с руками, державшими бант жизни, напоминала о всевидящем глазе со стекающею слезой.
Массивный буфет, символизирующий уют и семейность, о четырех дверцах, обклеенный ореховым деревом, с медными оковалками на замочных отверстиях и медными же головками на двух передних углах, оставался на кокоревском складе (он умел издавать звуки), и Алабин телеграфировал в Петербург, чтобы буфет отвезли, откуда взяли.
Анна теперь была опытная – опытный экземпляр Анны вот-вот должен был предстать перед специалистами и просто публикой, всем добавляя ощущений.
Буфет Кокорев лично отмыл изнутри – там внутри было, где развернуться.
Оставшись в буфете, Кокорев затаился в нем (чем не человек-буфет?), предполагая провести ночь у Карениной, но был обнаружен и изгнан человеком-кроватью.
Синяя триковая камилавка покрывала голову Кокорева – донышком книзу в нее вмазана была чашка со вставленной серебряной чайной ложечкой.
Глава пятая. Пили чай
– Цветник, освеженный росою, наполнял воздух благоуханием, – повторил отец Гагарина.
– Вы настаиваете? – маменька подняла плечи.
– Именно! – не отступал Алексей Иванович.
Пили чай, Келдыш ел яблоки: второй Спас.
– Каков вздор! – маменька зашумела буракового цвета толковым платьем. – Вы, вероятно, выпили лишнее и говорите пустяки.
Отец Гагарина залил в стакан вишневого сиропа и дополнил ромом.
– Ветка, полная плодов и листьев, – он напомнил, – откуда, по-вашему?
Предполагая обсудить Каренину, мы сбились на Мичурина.
Недоставало только тамбовских.
– Когда приезжает Иван Владимирович? – папаша был предметнее.
Вышла пауза.
Именно Мичурин запустил фразу о «вкусном рте».
Вкусный рот отвечает за послевкусие.
Отвечает вообще – ничего более.
Как должно понимать сие?
Чем больше символов, тем они ощутимее: язык между двумя челюстями.
Тысячу раз произнести «поезд», и во рту загрохочет.
В Дармштадте
