актрисой – это значило гораздо больше, чем иметь успех на сцене. Затмить всех своим мастерством не было главным, хотя я об этом мечтала. Настоятельная необходимость вырваться из-под власти матери, избавиться от ее неодобрения и едких пророчеств, что я закончу жизнь на дне общества среди всяких подонков, как тысячи других инженю до меня, вкупе с периодическими жалобными призывами внять голосу разума, потому как месье Беренц, торговец, пока еще не утратил желания взять меня в жены, – все это превратило мою жизнь в ад. Даже пресловутое социальное дно казалось мне более предпочтительным, чем общество матери.
Тем не менее Жюли потратила часть оставленных Дюма денег на новое платье для меня. Когда Розина распаковала его и вынула из коробки, я застонала в отчаянии:
– Черное. Я буду похожа на вдову.
– Это настоящий лионский шелк. Его прислал месье Беренц. Посмотри. – Тетя приложила его ко мне; я стояла перед стареньким зеркалом, висевшим над моим бюро. – Оно подчеркивает удивительный цвет твоих глаз.
Да уж, подумала я, цвет глаз и отсутствие фигуры. Примерив платье и взглянув на себя в зеркало, я поняла, что дела обстоят еще хуже. Я выглядела не вдовой, а инвалидом. На шестнадцатом году жизни у меня появился некий намек на груди, но портниха не приняла этого во внимание, так же как, очевидно, не учла и прочие мерки, которые сообщила ей моя мать. Думаю, она намеренно послала устаревшие, чтобы я испытала неловкость. Подол платья болтался выше моих болезненно худых лодыжек, из-под него высовывались длинные белые панталоны. Лиф стягивал меня, как корсет (этого приспособления я никогда не носила, потому что была худой); ворот в рюшах давил на горло и будто когтями царапал снизу подбородок. Я пригляделась и заметила на лифе дырку, которую чересчур усердная портниха прожгла утюгом.
Бросившись в салон, где меня ждала мадам Г., чтобы сопровождать на прослушивание, я закричала:
– Платье прожжено. Смотри, на шелке дырка!
Жюли, разлегшаяся на своем канапе в robe de chambre[13], с рассыпавшимися по плечам волосами, вздохнула:
– Почти незаметно. Накинь сверху какое-нибудь из моих фишю и приколи камею.
– Фишю? – Я в ужасе уставилась на нее. – От этого станет только хуже!
Розина спешно пошла за вещами, пока Жюли пила кофе.
– Вы не собираетесь одеваться? Я опоздаю, – сердито спросила я.
– Конечно, я оденусь, – ответила она. – Позже. У меня вечером встреча.
– Вы со мной не поедете?
Не знаю, почему я удивилась. Она все время вела себя так, будто мое прослушивание – это глупость, о которой я еще пожалею.
– Я уже объясняла, твое зачисление – вопрос решенный. Меня заверили в этом уважаемые люди. Вся эта суета по поводу платья и всего остального совершенно неуместна.
– Это неправда, – возразила я. – Дюма говорил, что купить место в Консерватории при отсутствии таланта невозможно. – Я отвернулась от
Домашний халат
