округлый живот.
– Почему думаешь, девочка будет?
– Бабушка Женя, помнишь, что говорила? Изжога – так волосёнки лезут, а привередливая – так внучка. А я знаешь какая привередливая стала? О-ой! Не поверишь, чего порой охота – даже самой смешно. И потом, мне так доченьку хочется – с косичками, с бантиками. Я бы с ней в музыкальную опять стала ходить. Дура – тогда бросила. А ты молодец!
– Ну какая я музыкантша!
– Да ладно, не прибедняйся. Никто лучше тебя тон не задаст. Без всякого камертона. И как это у тебя получается? Даже Александра Степановна на тебя всё время удивлялась, хотя всю жизнь псаломщица. А правда, как это ты?
– Ой, Кать, ну перестань, пожалуйста. Тон задать – что тут особенного? Не смеши, пожалуйста, – и, умоляюще улыбнувшись, тотчас перевела на другое: – Ка-ать, а с Колей это кто были?
– Румяный который, мордастый – Андрей, семинарист бывший, Ваня с ним через нашего Петю познакомился, в семинарии вместе учились. Кудрявого, что в стороне стоял, сама первый раз вижу. Правда, что краше в гроб кладут. Тоже, видать, от вериг дошёл.
– А что… и Ваня носит вериги?
– Ты или письма моего не читала?
– А что письмо? Читала, много раз.
– Ну как! А что молчун стал – вот тебе и вериги! Из жития Серафима Саровского – или забыла?
– Ах, да-а… Послушай, а как же Андрей этот? Что, тоже… молчун?
– Ну! Этот себе на уме! Ох, и зануда, я тебе скажу! Да что там, сама сегодня увидишь. Специально выставку критиковать придут. Критикуны-то ещё выискались! Вернее, этот упитанный семинарист бывший. Наш больше молчит, и всё – из соображений велей святости. Сразу видать – пятёрышник! Зададут одно стихотворение – он два выучит. А в четвёртом классе по математике, помнишь, как оставшиеся пол-учебника за один вечер до конца прорешал? Уж больно святым поскорей хочется стать да разные чудеса отламывать.
– И охота тебе над этим смеяться, – осторожно заметила Пашенька, хотя была почти согласна с Катей. – Ты просто несправедлива к Ване, вот он от тебя и замкнулся.
– А-а, ну-ну. Поглядим, тебе много ли наговорит. Чего кивал, придёт, что ли?
– Да.
– Ты с ним не очень-то, смотри!
– Ваня хороший.
– А кто говорит, плохой? Хороший. Только тебе не пара.
– Да ну тебя, Кать! – тотчас вспыхнула Пашенька. – Он же мне почти брат!
«Почти брат!» – передразнила про себя Катя. А вообще, у неё было одно тайное намерение по поводу сестры. Нетрудно догадаться какое. Тем более она сама сейчас наполовину проговорилась. И потом, что в этом зазорного? И Москва – не болото, и замужество – не позор. Когда ещё было сказано – «плодитесь и множитесь»? Так не от этих же «ангелов небесных», как она Ваню с его «умолёнными» друзьями про себя называла? Потому и на отдыхе сестры настаивать не стала, охотно согласившись взять с собой в мастерскую. Были они там и вчера, и позавчера, а «того, большого и сильного» так и не было.
