вздремнула. Сон её был так тонок и короток, что, пожалуй, она и не спала, хотя тяжесть с души сошла и усталости не было. Поднявшись, она прошлась по комнате, подошла к окну. Вечер был тихий. Иней искрился на ветвях корявых клёнов, на кустах аккуратно подстриженной чайной розы вдоль фасада. Длинные тени вытянулись через весь двор.
Пашенька уже начала беспокоиться и с тревогой поглядывать на часы, когда наконец появился Ваня.
Вошёл он тихо и сразу прислонился к косяку двери. Лицо его, осенённое жиденьким пушком, было свежо от мороза и, даже несмотря на худобу, привлекало избытком «закованных в вериги» жизненных сил и желаний. Одни глаза светились тем особенным умиротворением, которого прежде не наблюдалось.
Несколько мгновений они стояли друг против друга молча.
– А я уж подумала не придёшь, – первая нарушила затянувшееся молчание Пашенька и осторожно, чтобы, не дай Бог, не обидеть, улыбнулась. – Катя тут такого наговорила!.. Представляешь?
Опустив глаза, негромко, без всякого выражения чувств, то есть «бесстрастно», Ваня произнёс:
– А ты что?
– А что – я? – дёрнула плечами Пашенька. – По крайней мере, отговаривать тебя не собираюсь.
Ваня вроде бы даже удивился, но по-прежнему «бесстрастно» спросил:
– Отговаривать от чего?
– От веры твоей… – как бы само собой вырвалось у неё. «Ненормальной» хотела уже добавить она, но в последнюю минуту сдержалась.
– От веры моей – понятно. У тебя, надо полагать, какая-то другая.
– Выходит так, раз твоя не позволяет родителей успокоить. Ты почему им не пишешь? Знаешь, что Зинаида Сергеевна даже в органы заявлять собралась? Американские шпионы совратили Ваню с пути истинного.
У Вани сначала поднялись брови, а только потом уже веки.
– Так прямо и говорит?
– Так прямо и говорит.
После томительного молчания «умоленный» выдохнул наконец:
– Хорошо. Ты что предлагаешь?
– Я?
– Ну, ты же знаешь деда, отца. Да они через все газеты от меня отрекутся, когда узнают, что произошло, и тогда из университета меня точно выставят. Я, конечно, не против, да благословение у меня – учиться.
– Благословение? Чьё?
– Матушка благословила.
– Матушка? А не старец этот, с острова?
– Отец Николай? Нет. Матушка Олимпиада.
– Это она тебе не велит родителям писать?
– Перестань!
– И не Андрей этот?
– Никто и ничего мне не запрещает. С чего ты взяла? Просто не знаю, что писать, вот и всё.
– Чего проще! Жив, здоров, чего и вам желаю.
– И ничего о случившемся? – удивился Ваня.
– А ничего и не случилось, Вань, – как-то так по-особенному произнесла Пашенька – Просто ты вернулся – и всё.
Ваня
