и после смерти он хочет к тебе на службу! Примешь? – она зло рассмеялась, а затем посуровела. – Ты зачем свою работу на чужие плечи переложил? Я тебе говорила, что лес чужих не любит? Говорила? – она смотрела на него немигающим взглядом.
– Говорили, – прошептал Василий.
– Так вот струсил – ты, а ответил за это – он, – неприятно улыбнулась она.
Василий закрыл глаза. Он чувствовал боль и вину за то, что своими руками отправил мальчишку на смерть.
Старуха тем временем встала с кресла и прошаркала мимо него к окну.
– Ну что ты, голубчик, так мучаешься… – проворковала она, постукивая пальцами по стеклу. Николка перевёл на неё взгляд мутных глаз и снова что-то промычал.
Василий открыл глаза и снова посмотрел на мальчишку. Только сейчас он заметил, что лицо и шея Николки были покрыты серо-фиолетовыми пятнами. Мальчишка бестолково таращился на старуху, а та вдруг рассердилась.
– Не слушаешься, значит? А ну, вон! – и хлопнула по стеклу так, что оно громко затрещало.
В то же мгновение изба ожила: заскрипела, будто застонала мучительно, словно оживая от столетнего сна. Вокруг Василия всё завертелось-закрутилось быстро-быстро: стол со стоящими на нём мутными бутылями дребезжал, чучело совы, висящее в тёмном углу на нитках, моталось из стороны в сторону, а с полок на стене сыпались какие-то дурно пахнущие травы. Старый резной буфет распахнул свои створки, и оттуда, пронзительно звеня, выпали медные миски и ложки. Подпрыгивал на своих коротких ножках и тяжёлый большой котёл, стоявший на полу.
Изба вращалась вокруг своей оси, старуха хохотала, её смех хриплым карканьем разносился, казалось, на весь лес… А затем всё прекратилось.
Василий шумно выдохнул и перевёл измученный взгляд на старуху. Та довольно улыбалась, глядя в окно. Николки нигде не было. Василий хотел было спросить её, куда он делся, но замер. Свет из окна, слабо пробивающийся через мутное стекло, скользнул по голове старухи, по её седым волосам… Василий моргнул несколько раз, присматриваясь внимательнее – они вдруг показались ему более тёмными, чем раньше.
Старуха резко повернулась к нему и быстро приблизилась.
Василий снова поморгал, и иллюзия исчезла. Старуха и впрямь была вся седая. Она приподняла голову Василия холодными пальцами, а тот, совсем обессилевший, покорно взглянул в её злые глаза.
– Голубчик, – вкрадчиво сказала она. – Приходи завтра, приноси то, что велено было. Да никого не проси об этом, а сам всё делай, – она холодно улыбнулась ему, а у Василия мурашки по спине побежали от этой улыбки.
Он кивнул, встал со стула и уныло побрёл прочь.
Все следующие дни шёл дождь. Он тёмной завесой окутал лес, который своими чёрными ветвями тянулся в серое плачущее небо. Василий мок под моросившим дождём и ледяным ветром, который кидал мелкие капли ему в лицо; продирался сквозь мокрые колючие заросли и тяжёлый липкий туман, вяз по колено в болоте, и будто на плечах тяжёлую ношу таскал.
Порой под
