ты мог сотворить такое с человеком твоей же крови? Ему оставалось восемнадцать метров до свободы, а ты его арестовал! Обрек на пытки и смерть в кастровских застенках! Как ты мог втоптать в грязь честь семьи? Люди звонят! Я весь вечер висел на телефоне! Все знают! Включают радио, а там: «Traidor! traidor! traidor! Camacho! Camacho! Camacho!» Ты нас в дерьме извалял!
Камило оглядывается на жену.
– Это нужно было сказать, Лурдес.
Вновь оборачивается к Нестору.
– Весь дом Камачо ты вывалял в дерьме!
Нестор застывает на месте. Старик как будто с размаху врезал ему по затылку бейсбольной битой. Нестор открывает рот, но без единого звука. Растерянно и непонимающе поднимает ладони. Говорить он не способен.
– Что с тобой? – не унимается отец. – От правды язык отсох?
– О чем ты говоришь, па?
Голос Нестора звучит как минимум на целую октаву выше обычного.
– О том, что ты натворил! Если бы какой-нибудь коп сделал со мной и с твоим дедом…
Камило кивает куда-то в сторону комнаты деда и бабки, Йейо и Йеи, в глубине дома.
– …то, что ты сейчас сделал против своего же народа, своей же крови, тебя бы здесь сейчас не было! Не был бы ты важным копом в Майами! Да никем бы не был! Тебя бы не было! Просто не существовало бы!
– Пап…
– Знаешь, на что нам пришлось пойти, чтобы ты хотя бы появился на свет? Нам с твоим дедом пришлось своими руками строить по ночам лодку, в подвале, чтобы комендант квартала не пронюхал. И ночью же мы вышли в море: взяли Йею и твою мать, а все, что у нас было, – еда и вода, компас и два зонтика из уличного кафе, которые нам пришлось спереть и приспособить вместо парусов. Зонтики из кафе!
– Я знаю, пап…
– Двенадцать дней мы плыли! Двенадцать дней день за днем жарились, а ночь за ночью костенели от холода, и нас швыряло так…
Он изображает, как лодку качает вверх-вниз,
– и так…
изображает бортовую качку,
– и так…
изображает рысканье,
– и так…
взбирается на волну,
– …день и ночь – и мы воду вычерпывали тоже день и ночь. Мы не могли спать. Есть не успевали. Чтобы лодка держалась на поверхности, всем четверым приходилось круглые сутки вычерпывать воду. Мы сто раз могли пропасть.
Камило щелкает пальцами.
– Раз, и всё! Последние четыре дня у нас уже не осталось жратвы, и одна бутылка воды на всех…
– Пап…
– Когда мы наконец доплыли до земли, мы были четыре скелета! Полусумасшедшие! У твоей матери начались галлюцинации, и…
– Пап, я все это знаю…
«Я, Камило Камачо» осекается. Он глубоко вздыхает и корчит такую гримасу, оскаливая верхние зубы и раздувая жилы, будто его хватит удар, если он кого-нибудь тотчас же не укусит,
