основываясь на слухах, подхваченных женами советских технических специалистов, работавших на германских военных заводах. Вследствие уверенности Москвы в том, что разведка является единственным источником заслуживающей доверия информации, и Центр, и Кремль ломали голову над тем, что же это за тайные приготовления к нападению на Россию, если о них сплетничают женщины и даже пишут берлинские корреспонденты американских газет?
В неспособности должным образом оценить достоверность развединформации и кроется причина смятения, охватившего Центр в критический период, когда начался отсчет последних минут, оставшихся до начала войны. Поток информации был слишком мощным для аналитических способностей Москвы – то же самое произошло и в Вашингтоне шесть месяцев спустя, накануне нападения на Пирл-Харбор. Просчет и в том и в другом случаях был результатом поступления слишком большого объема информации из слишком многочисленных источников, а не наоборот. В обоих случаях это привело к роковой ошибке, потому что предубеждениям было позволено одержать верх над здравым анализом. В данном случае слепота, одолевшая Центр в результате противоречивости информации, проявляется в оперативном письме, направленном в Берлин 5 апреля 1941 г.: «За последнее время мы буквально со всех сторон получаем агентурные сообщения о готовящейся германской акции», – писал Центр. Поскольку многочисленные сообщения в британской и американской прессе подкрепляли предупреждения «Корсиканца» и «Старшины», предсказывая нападение на Украину, московские аналитики получили «такое обилие агентурных сведений о «секретной подготовке» Германией этой акции, что все это наводит на мысль, не имеет ли здесь место широко задуманная инспирация». Оставалось неясным, были ли в этом повинны сами немцы, пытавшиеся оказать давление на Советский Союз, или же это был коварный маневр англо-американцев, стремившихся подорвать германо-советские отношения37.
Теперь стало понятно, что несостоятельность московской оценки развединформации усугублялась усилиями по дезинформации, предпринимаемыми немцами. Когда сосредоточение войск, танков и самолетов вдоль восточной границы Третьего рейха достигло таких размеров, что его невозможно было ни скрыть, ни отрицать, гестапо воспользовалось одним из своих внедрившихся агентов, чтобы подкинуть непосредственно в Москву ложное объяснение причины наращивания вооруженных сил. Уже после войны во время допроса немецкого военнопленного Зигфрида Мюллера, который в 1941 году был сотрудником отдела 40 гестапо, выяснилось, что на русскую секцию абвера работал латвийский журналист Орест Берлинкс. К несчастью для Москвы, Амаяк Кобулов, резидент НКВД в Берлине, считал его одним из самых надежных источников38.
Согласно показаниям Мюллера в КГБ, Берлинкс был настолько ценным каналом предоставления ложной информации советской разведке, что Гитлер и Риббентроп собственноручно готовили его донесения. Возможно, это является
