style="font-size:15px;"> ***
Чук дотерпел только до станции метро «Домодедовская». На следующий день ушлый Марк узнал от Гека, что прямо в вагоне с «бедным Филечкой» случилась неприятность, и он едва не попал в милицию за нарушение общественного порядка.
– Чукоккала накаккала, – сказал Кирыч, посмотрев на меня.
Вирус
– …Добрый вечер. Сегодня в программе…, – сказал холеный мужчина в телевизоре.
Затем он отъехал в угол экрана и исчез, оставив после себя лишь голос, сообщавший новостное меню: президент на заводе, во Владивостоке – пурга, в Париже – демонстрация…
– Спокойной ночи, – нежно сказал Марк телевизору, в глубине которого спрятался его любимый ведущий, и скрылся в своей комнате.
Кирыч прибавил звук и подсел ко мне на диван.
– Думаешь, у него все в порядке? – зашептал он, кивая в сторону марусиной комнаты.
– С головой ты имеешь ввиду? Подумаешь новость! – усмехнулся я и громко продекламировал, – Маруся, скорбная главой, в домашнем мраке мне явилась и, ухнув вещею совой, вдруг крыша с треском обвалилась…
Я с надеждой посмотрел на свет, пробивавшийся сквозь щелястую дверь. Марк на провокацию не поддался. Милой сердцу свары сегодня не получится.
Я разочарованно поворочался. Диван – наследство от предыдущих жильцов – уныло заскрипел.
Он прав. Вечер обещал быть скучным. Чипсы, пиво, телевизор – рядовой мещанский набор.
Браниться с Марком было моим любимым развлечением. Чем меньше поводов, тем нестерпимей зуд посыпать его голову проклятиями. Просто так. Из вредности. Надо же тренировать вянущее злоязычие.
Марк от природы – идеальная жертва. Как взглянет своими оленьими глазами, как ресницами хлопнет, так сердце кровью обливается – как же ты живешь-то, малыш, в этом безумном, безумном мире. То, что «малыш» через сорок лет на пенсию пойдет, в расчет, как правило, не принимается. «Маленькая собачка до старости щенок», – объясняет эту странность Кирыч.
Против вечнозеленой Маруси мне, например, предъявить нечего. Кремы, маски и прочая оздоровительная дребедень помогают мало. В лучшем случае, как аутотренинг: намажешь морду белой слизью и начинаешь себе врать. Красота и молодость входят в мои поры… Еще немного и меня будут называть «деточкой», облепят подгузниками, а я буду пускать слюнявые пузыри и пребывать в сладкой увереннности, что жизнь прекрасна…
– Прекрасно…, – проговорил я вполголоса, пытаясь убедить себя, что и досуг удался.
Съеденные чипсы отложатся новой жировой прослойкой, а морщин лишь прибавится – я заранее скукожил лицо, думая о том, каким я увижу себя завтра в зеркале – на традиционном ежеутренннем осмотре: эта небольшая выпуклость над трусами еще не похожа арбуз, но когда-нибудь обязательно им станет.
– Прекрасно! Прекрасно!
На экране телевизора президент, ласково улыбаясь,
