их отец и несколько охотников. Веревочная лестница заскользила по склону, раскачиваясь и собирая грязь и мусор. Пальцы Гуго онемели от холода, ноги висели бревнами. Синяки налились, и он с большим трудом хватался за ступеньки и едва не погиб, выбираясь изо рва в красноватые зимние сумерки. Сильные руки схватили и вытащили его, когда он навалился грудью на край.
– Прости, нам надо было догонять охоту, и Длинный Меч думал, что ты сможешь выбраться сам, – произнес Ральф, задыхаясь от усилий и огорчения.
– Так давай посадим его в ров и посмотрим, как скоро он выберется! – огрызнулся Гуго. – Он нарочно бросил меня там!
– Нет, – забеспокоился Ральф. – Я уверен, в пылу погони он просто забыл про тебя. Длинный Меч бы так не поступил.
– Неужели? – с глубочайшим презрением произнес Гуго.
Отец протянул ему поводья Эбена.
– Ты в состоянии ехать? – Он указал на исцарапанные грязные руки Гуго. Хотя граф ничего не сказал, он был шокирован поступком Длинного Меча. Нельзя бросать упавшего, помочь ему выбраться – священный долг и обязанность.
– Я справлюсь, – коротко кивнул Гуго. Превозмогая боль, он сел в седло и повернул к дому.
Когда Гуго вошел в зал Фрамлингема, испачканный и промерзший до костей, Длинный Меч беседовал с их матерью, удобно расположившись на обитой скамье у огня. Он был облачен в роскошную мантию из такой толстой шерсти, что она блестела, как шелк. На шее сверкала золотая брошь. Длинный Меч выглядел согревшимся, расслабленным и сытым. Мать с нежностью улыбалась ему. Гуго с трудом подавил желание убить единоутробного брата.
– Почему вы не послали за мной раньше?! – рявкнул он. – Как, во имя всего святого, я должен был оттуда выбираться?
Длинный Меч покраснел. Он виновато взмахнул рукой и улыбнулся, как будто думал, что Гуго суетится из-за пустяка.
– Простите! Но я знал, что вы не пострадали.
– А охота на оленя важнее, чем спасение упавшего охотника и к тому же вашего родственника?
– Я уже извинился. Сядьте у огня, выпейте горячего вина. – Он указал на кувшин, гревшийся на камине.
Гуго заметил просительное выражение на лице матери – выражение, которое намекало, что они всего лишь дети, поссорившиеся из-за шутки, которую один сыграл над другим, и что он должен принять оливковую ветвь мира.
– Лучше не стоит, – ответил Гуго. – Мне нужно избавиться от грязной одежды, и я сейчас не слишком приятный собеседник. Прошу меня извинить.
Сухо поклонившись матери и игнорируя Длинного Меча, он вышел из зала и поднялся в жилые покои на верхнем этаже. К его возвращению была приготовлена горячая ванна, и на камине тихо побулькивал глиняный горшок с мясным бульоном. На маленьком столике рядом с ванной ждали хлеб и вино, а также пикантные пирожки.
Когда Гуго раздевался, дверь тихо отворилась и закрылась за его отцом. Очевидно, он тоже был не в силах оставаться в зале, попивая вино с их гостем.
– Он считает меня мягкотелым только потому, что я не бросаюсь, очертя голову,
