открыла глаза и постояла на месте, осматривая гостиничный номер. Здесь было чище, чем она ожидала. Впрочем, в тусклом свете единственной лампочки, свисающей с потолка, многого не разглядишь. Одно окно, довольно маленькое, выходящее на пожарную лестницу. Справа у стены узкая кровать: покрывало в нескольких местах заштопано, подушка явно истончилась. Рядом с кроватью – шкаф с зеркалом на дверце. В дальнем углу – умывальник, на краю которого свернутое полотенце. Слева небольшой стол и стул.
Мириам шагнула вперед и включила лампу, стоявшую на столе. Ничего не произошло. Лампочка перегорела.
За спиной раздался стук.
– Мисс Дассен, вы там?
– Да, входите, пожалуйста.
Поставив утюг на стол, портье попытался установить гладильную доску, но ее устройство, очевидно, было для него загадкой.
– Не беспокойтесь, я справлюсь сама, – сказала Мириам.
– Извините. В комнате только одна розетка, вот здесь, у стола. Сначала придется отключить лампу.
Она кивнула. О перегоревшей лампочке, пожалуй, лучше спросить завтра. Сегодня портье и так сделал немало.
– Большое спасибо. Вернуть вам доску и утюг, когда я закончу?
– Не стоит. Горничная заберет их у вас через пару дней. Если понадобится, то придет кто-нибудь из прачечной.
– Вы очень добры, – произнесла Мириам, надеясь, что портье не будет настаивать на чаевых. Она пожала ему руку и улыбнулась, глядя в глаза.
– Ничего страшного, – добродушно сказал он, поняв намек. (Возможно, в Англии и вовсе не принято давать на чай? Нужно справиться об этом в путеводителе.) – Спокойной ночи.
Портье вышел из комнаты. Мириам заперла дверь, затем дождалась, пока стихнут его шаги, и впервые за день вздохнула с облегчением. Наконец одна. Наконец ее не окружают незнакомцы, не нужно с натугой вспоминать слова, которые рыболовными крючками цеплялись за самое дно памяти. Наконец можно отдохнуть от привычки сглаживать каждую фразу и делать голос мягче, чтобы не навлечь беду.
Перво-наперво – дело. Мириам поставила гладильную доску у стола и включила утюг. Пока тот нагревался, она положила на кровать один из двух чемоданов, вынула из него свой лучший костюм и блузку. Тщательно свернутые и проложенные папиросной бумагой, вещи все же помялись. Она взяла утюг, на вид весьма древний и ненадежный, и осторожно провела им по внутренней стороне юбки. Ткань осталась целой, и Мириам приступила к борьбе со складками.
Слишком уставшая и замерзшая, чтобы даже умыться перед сном, она переоделась в ночную рубашку, убрала одежду в шкаф, выключила свет и легла спать. Хотя простыни были слегка влажными, вскоре она перестала дрожать и расслабилась, позволив тишине себя убаюкать.
Едва закрыв глаза, Мириам оказалась перед отрезом шелка, туго натянутым на раму; ткань цвета слоновой кости сияла в лучах позднего солнца. Пяльцы для вышивания лежали у окна в мастерской «Maison Rébé» –
