переоделся в любимую дырявую футболку с Капитаном Америка, засовывал грязные носки под диван и мог выпить подряд три бутылки пива. Мне даже было хорошо. Я писал ночью и днем, не выслушивая претензий Ритки и плача Сашки. Мне не было стыдно. Иногда я представлял, как они думают обо мне по дороге домой из какого-нибудь музея восковых фигур. Думают каждый про себя: Сашка вспоминает, как я кружил его по комнате, но он уже слишком умный и знает, что маме не нужно задавать лишних вопросов, а поэтому молчит; Ритка же думает о том, один я или уже кого-то нашел, или по крайней мере жалеет меня и гонит от себя мысли, что может быть сделала ошибку, еще сильнее стискивая пухленькую ручонку Сашки. А Сашка тихо терпит несильную боль, опять же потому что все понимает.
Целыми днями я сидел дома. Друзей у меня не было, к счастью, а значит, не было нужды испытывать чьи-то неловкие сострадание и жалость. Я бы не вынес. Все эти неумелые слова сочувствия, дружеские похлопывания по спине, которые лишний раз растрясывают застывшие на дне души чувства… Нет, хорошо, что у меня не было друзей и слов «держись», «я тебя понимаю, у меня самого было так же».
Моя мать была далеко. Я не звонил ей месяцами, и она мне тоже. В редких приступах родственных чувств кто-то из нас дозванивался до другого, но непродолжительный разговор ни о чем отбивал охоту на общение. Мы не поздравляли друг друга с днями рождения. После того, как вырвался из родного городишка, я приезжал к ней всего два раза, да и то по делам: один раз из-за наследства бабушки, второй – из-за того, что забыл у нее свою страховку. Про развод она не знала. Наверняка ей было бы все равно. Да что там, она не приехала даже, когда родился Сашка. Конечно, я ее сам не позвал. Я всю жизнь винил ее в том, что несчастлив. В том, что у меня перед глазами не было живого примера настоящего мужчины, отца. Винил в своем непутевом детстве с отсутствующими завтраками, ночными гулянками, мужиками, имен которых я не знал. Когда я был дошкольником, мать уже оставляла меня одного на ночь. Поэтому иногда за мной приглядывала бабушка, но это мало помогало. Однажды бабушка забрала меня из детсада к себе с твердым намерением не отдавать, но через три дня мать пришла за мной. Ругалась, колотила в дверь кулаками и грозилась вызвать полицию. Бабушка поносила мать, называла ее шлюхой и пошатушкой. В итоге мать все же вызвала полицию, большой усатый полицейский взял меня на руки, и благополучно отнес в дом матери. Кажется, бабушка не плакала и смирилась с моей обреченной судьбой. Но продолжала приходить ко мне в детский сад и разговаривать со мной через толстые прутья забора. Она всегда приносила в прозрачном мешочке пирожки и конфеты и гладила меня по голове своими большими теплыми руками. А когда мне исполнилось шесть, ее не стало.
А Ритку я любил. Полюбил в первую минуту встречи. Мы познакомились в театре, во время антракта. Пытаясь скоротать время, пока остальные театралы стояли в очереди в буфет, я пристально рассматривал мини-галерею фотографий актеров труппы, тщетно пытаясь отыскать в их лицах
