мне часто снилось, что Ритка кормит меня пирогами и поит чаем, гладя по голове. Во сне Ритка постепенно становилась бабушкой, и я вдруг тоже становился маленьким ребенком, и вся жизнь была еще впереди, долгая и чудесная…
Глава 4. Водка
«… все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему».
(Михаил Булгаков)
Иногда хватало сил выйти на ночной воздух. Брел до магазина. Стандартным набором стали сигареты, водка и плитка дешевого шоколада.
И да, я спивался. Литература больше не спасала. Читать чужое опостылело еще в институте. А теперь и свое писать с каждым днем было все отвратительней. Мой творческий процесс протекал таким образом: после долгой прокрастинации, разговоров с самим собой, буквального навязывания себе попечатать слова хотя бы две минуты, я садился за ноутбук. Водка стояла на столе и выжидающе поглядывала на меня. Стараясь не замечать ее, я писал один или два абзаца. Перечитав их, понимал, что это убожество. Водка продолжала ждать. Наконец я не выдерживал и делал большой глоток прямо из бутылки. Она жгла мне горло, но я точно знал, что должно полегчать. Не в работе, так в душе. Потом я пытался снова и снова, продолжая писать, стирая и начиная заново. Все это сопровождалось большими глотками. В конце концов я закрывал файл, не сохраняя его, захлопывал ноутбук и откупоривал новую бутылку. После кошмарной ночи я пытался вспомнить свои вечерние замыслы, но не мог выдавить из себя ни слова. Убивала фраза Хемингуэя «пиши пьяным, редактируй трезвым» – лишний раз убеждался, что я бесталанный, раз алкоголь мне не помогает. «Конечно, Хемингуэй пил мохито, а не паленый “Абсолют”…», – оправдывал я себя иногда.
От одиночества сходил с ума. Говорил сам с собой. Просто бормотал что-то несвязное, когда пил; вместо целых предложений появлялись лишь обрывки фраз, когда приходил в себя. Гюго писал, что человеку свойствен монолог, разговор с собой. Он думал, что для нас это диалог с богом, которого мы носим в себе. Спойлер: к богу еще иду.
Ритка звонила нечасто. Рассказывала, что Сашка выучил чешский алфавит и иногда спрашивает, когда приедет папа. В эти минуты я торопливо проталкивал слезы из горла к желудку, чтобы не разрыдаться Ритке в трубку к ее великому удовольствию и говорил, что может быть в следующем месяце, если издатель не будет торопить с книгой, приеду на выходные.
Никуда я не собирался. Даже желание обнять Сашку не могло меня туда вытащить. Сама мысль о том, что снова увижу бывшую и, возможно, Марека вводила меня в содрогание. Я ведь так и не набил ему морду, хотя по всем законам приличия следовало бы. Ритка досталась ему слишком легко. А Сашка… «Ему там хорошо», – убеждал я себя. Не хочу снова увидеть его пухлые щечки, огромные, полные детской наивности, глаза, понять, что он растет без меня, и скучать еще больше. Да и ему будет лучше помнить отца счастливым, без впавших глаз и потухшего взгляда. Я оправдывался, как мог. Но в самые темные ночи готов был лететь в аэропорт без чемодана и бутылки.
В
