и в итоге сменились кромешной темнотой. Никто из полисменов не потрудился спуститься в наши казематы, чтобы зажечь лампы, и когда наступила ночь, я перестал различать даже пальцы на собственной вытянутой руке.
Радовал тот факт, что здесь не было холодно. Здание участка хорошо отапливалось, и, не смотря на то, что на улице температура опустилась почти до ноля, в наших камерах было, если не сказать комфортно, то, во всяком случае, достаточно тепло, чтобы не подхватить простуду или воспаление легких.
Мы с Тессой перекидывались парой фраз, однако содержательного диалога больше не выходило. Слишком подавлены были мы оба, слишком потеряны в мыслях о будущем, которое не сулило ничего хорошего.
Помощники шерифа принесли нам ужин, состоящий все из той же похлебки, и забрали подносы с обедом, на которых и у меня, и у Тессы тарелка с дурно пахнущей жижей осталась нетронутой.
– Смотри-ка, Генри, наши подопечные, видать, не голодны. А может, им просто не нравится наш фирменный супец? Может, они привыкли к изысканной кухне? Ну, ничего, ничего. Утром за вами приедут из Мистрейда. Поглядите, какие харчи вам подадут в городской тюрьме. Скажу по секрету, друзья, не стоит вам рассчитывать на свининку в меду.
Полицейские удалились, но все же оставили нам в качестве источника света единственную масляную лампу у самой двери. От ее дрожащего света по подвалу поползли длинные тени, отбрасываемые решетками.
– Знаешь, – проговорила Тесса. – Пусть мы и хотели бы оказаться сейчас, где угодно в другом месте, я все же рада, что нахожусь здесь не одна, а в твоем обществе. Признаюсь честно, хоть я и не из пугливых, сейчас мне тут не по себе. Но твое присутствие немного успокаивает. Сидеть одной в этом подвале мне было бы совсем худо.
– Рад, что хоть кому—то могу принести пользу, – безрадостно проговорил я в ответ.
Несмотря на сильный голод, от которого громко урчало у меня в животе, я так и не смог притронуться к этой похлебке, и снова предпочел ограничить свой рацион только водой и ломтиком хлеба. Тесса поступила так же.
Прошло еще какое-то время. По моим прикидкам уже должно было перевалить за тринадцатый час, однако возможно, мне это только казалось, ведь время в заточении ползет как улитка, и вполне возможно, что еще не было и десяти.
В тишине наших казематов вдруг раздался щелчок, глухой и тихий, но различимый. Следом за ним стальная дверь медленно отворилась, и на пороге я увидел мужчину в сером плаще, среднего роста, пожилого, с зачесанными назад седыми волосами. Его худое, изрезанное морщинами лицо с острым подбородком и широкими скулами, мне было хорошо знакомо, как и тяжелый, хмурый взгляд серых глаз из-под густых бровей. Этот человек был моим подельником и отцом.
Оглядев помещение, он быстро направился в мою сторону. Я поднялся и приблизился к двери.
– Поверить не могу, что ты попался, – проговорил отец, доставая из кармана связку с ключами-отмычками и воровато
