уголком губ улыбнулся Сергей Борисович.
***
Начиналось все, разумеется, невинно. Из лучших побуждений. Как всегда и бывает. Для общего блага. Помочь людям справиться с болью. Им ведь все время больно. Почему бы не приглушить? Чуть-чуть. А потом еще. Чтобы не чуть-чуть, а средненько. А лучше, пусть совсем нет.
***
– Их называли «поролоновыми», – торопливо писал Василий.
Распоряжением гуманистической комиссии, возглавляемой Сергеем Борисовичем, всем недобровольцам полагался теплый бокс с необходимыми удобствами и последнее слово. Обычно выдавали один лист бумаги, но Василий удостоился трех. Как вдохновитель, глава и последний из Сопротивления. И он писал, хотя понимал, что напрасно тратит бумагу. Впустив в себя контроллер, он, как и все остальные, уничтожит написанное.
– Кто-то пошутил, что общение с теми, по чьим венам течет контроллер, это вроде как одновременно жрать и ебать поролон. Жевать мягко, совать уютно, но что-то не то. Контроллер избавлял от эмоций.
– Не избавлял, а приглушал.
В голосе Сергея Борисовича слышался мягкий укор.
Василий подскочил на стуле.
– Я не слышал, как вы вошли.
– Потому что увлеклись. Я давно здесь стою. Читаю ваши потуги. И пол бокса из поролона, кстати. Как и стены.
– Действительно, – Василий огляделся, – это для того, чтобы я себе голову не разбил?
– Нет, просто уютно. Голову вы и об стол можете. Или ножкой стула в глаз. Мало ли способов…
– Я не собирался… – криво усмехнулся Василий.
– Разумеется, – согласился Сергей Борисович, – ведь у вас есть надежда. Вдруг контроллер не подействует, и получится всех обмануть.
– Вряд ли. Случаев таких зафиксировано всего несколько десятков, да и то еще в самом начале, когда контроллер проходил тесты. И было все, простите за каламбур, безнадежно.
– Ваша мать и остальные были добровольцами, отдавшими жизни за…
– Идите нахуй с вашим общим благом, – перебил Василий. – Тошно слушать.
***
Контроллер исправно делал свою работу. Глушил боль, а вместе с ней и остальное. Радость, любопытство, гнев, отвращение, восторг, отчаянье, нежность, любовь… Но кое-что он человеку оставил. Ночные кошмары. Первобытный парализующий страх. Тот, что заставлял диких человеческих предков, сбившись в испуганную кучу, дрожать на полу мрачной пещеры в надежде, что тьма не заметит и не поглотит.
***
– Мой отец ничего такого не планировал. Он просто хотел вернуть жену, – продолжал писать Василий.
Сергей Борисович стоял позади, губы его шевелились. Он читал. Всегда предпочитал именно такой способ. Новорожденное чистое слово.
– Любовь не более чем химия. Процесс в организме. Значит, им можно управлять. Вещество, которое он ввел матери, и было прототипом контроллера. Последний раз я видел
