клюнул портрет в пыльные щеки. Тот отъехал в сторону, обнажая скрытую нишу. В ней лежал черный кожаный чемоданчик.
– Открывай и жми кнопку, – приказал портрет. – Критическую массу дожидаться не будем.
– И что случиться? – спросил Вениамин.
– Хорошо все станет, как положено, – недобро усмехнулся портрет, – ты же хочешь, чтобы как раньше?
– Хочу, – вздохнул Серенький.
Ему и правда очень хотелось. Но от чемоданчика, при всей его видимой простоте и безобидности, исходила мрачная угроза.
– Давай я нажму, батюшка? – бабка Федора отпихнула Серенького от ниши и потянула руки к чемоданчику.
– Ццц… – предостерегающе шевельнул бровями портрет.
Раздался треск ломаемых ставней, и в светелку ввалился дед Ефим. Борода его воинственно топорщилась.
– Беги, Венька! – крикнул он, – Хватай чемодан и беги! Я их задержу!
– Сдурел, старый? – напустилась на деда бабка Федора.
Портрет главы деревенской администрации глумливо хихикнул.
– Сами вы сдурели, – огрызнулся Ефим, – Аль кинов не глядели? Когда про кнопку начинают, значит жди пиздеца. Верное дело. А главный герой, который хороший, всех спасает от кнопки этой. Иногда ценою собственной жизни, но не дОсмерти.
– Допустим, у нас тут не кино, – ответил портрет, – и жертвы неизбежны. Чуть-чуть совсем. Никто не заметит. Мы же их и так не видим. То есть видим… ну вы понимаете…
– Это что же, будет взрыв? – опешил Серенький.– Но зачем? Они же никому не мешают.
– Когда помешают, поздно будет, – отрезал портрет, – вдруг им взбредет в голову нас поработить? Кто знает, что за твари на этих слоях обитают? Так что жми, козлик. Или бабка нажмет. Оставит след в истории, так сказать.
– Не стану я, – насупилась Федора. – Наташа хорошая девушка. Вежливая, про здоровье спрашивала, не то, что некоторые.
Она бросила косой взгляд на портрет.
– В гробу я видал твое здоровье, – грубо ответил портрет, – у нас тут судьба человечества на кону.
Бабка охнула и прижала руки к груди.
– Да я… – залепетала она, – лучшие годы… Ты мне клялся… дура, дура…
– Так вот почему Федора замуж не вышла, – дед Ефим выпятил худосочную грудь и поднес к носу портрета сухонький кулак, – Ни за меня, ни за хромого Петьку покойного… ни за кого вообще! Из-за тебя, упыря! Задурил девке голову. То есть, бабке…
– Как вам не стыдно, – с тихим укором покачал головой участковый. – Играть чувствами… И что вы до людей доебались? Пусть живут, как хотят. А чемоданчик я конфискую.
– По какому праву? – в глазах портрета загорелись ядовитые искорки.
– По вот этому, – участковый достал из кармана полицейскую «корочку» и помахал ей в воздухе. – Я присягу давал. Служить и защищать. И знаете что?
Все вопросительно уставились на Вениамина.
– Я
