она – в этом человеке выплеснулось наружу смешение кровей, и от того, наверное, выказалось оно в таком обличье, что доставляет тихое страдание множествам девиц, неважно какого происхождения, юные души которых, будто чашу, так и переполняет сама сентиментальность. Вот продукт эпохи!
Наглость, столь присущая нанголам, или отсутствовала вовсе, или же прикинулась такой невинной овечкой, укрывшись далеко, далеко в засаде, что и не видать, но готовой, если надо, превратиться в неистовую собаку, рвущую железные цепи. Но в данный момент было другое… Интеллект облагораживал и без того благородное лицо и выражался острыми огненными бликами в его глубоких, но ясных глазах.
Учение искусству дипломатии не проходило даром. Данный миг ситуации требовал такого подхода и не более, что не замедлила она уподобиться такому состоянию, что, кажется, изначально исторгал её отец. Но вот почему, она не знала. Да и не важно было сейчас. Она уподобилась непробитному граниту холодного камня.
Хан огляделся немного вокруг, и показалось ей, что он ищет кого-то среди них. Может, показалось. Ситуации суждено было свершению мимолётной встрече этих взглядов. Но если взгляд, принадлежащий ей был изначально направлен в его сторону, то его блуждающий взгляд скользнул было, но задержался на миг.
Так бывает, когда равный с равным примериваются друг к другу перед поединком. Будто оценивают возможности потенциального противника. Интеллект против интеллекта! И тут же она как бы ощерилась, примерив ледяные доспехи и такой же щит. Но нисполался в ответ некое подобие озорной стрелы огня неведомой души, стремящейся растопить и превратить в податливую воду, в столь искусно выбранном русле. Но это ещё посмотрим!
Наступил черёд подарков, как того и требовал церемониал. Любопытство, и так разогретое вдоволь, приготовилось к новому кипению неуемных страстей. И оно не заставило ждать.
Россыпью звёзд блистали они, дары хана неведомой земли, маня великолепием ювелирной выделки, что была сродни высокому искусству, но не более того. Как и ожидалось по протоколу торжественного приёма, и не только, преподносился один из даров этих сначала младшей из дочерей короля. Восхищённый возглас Ламилии предназначался прежде тому, кто преподносил сей дар, выражавшийся в виде подвески из редчайшего горного хрусталя. Такие подвески не носили в их королевстве. Это было что-то другое.
В безмолвном ожидании, под гнётом ледяного панциря, ожидала она дар в виде такой же подвески, предназначенный ей. Ни возглас восхищения, ничего такого не исходил из груди её, не вздымавшейся в каком-либо волнении, будучи как ровная гладь тихой воды, что не тронул какой либо ветер. Не посмел тронуть.
Молодой хан повернулся к этому лихому командиру чёрной гвардии и что-то прошептал… Тот же кивнул, и едва заметная улыбка озарила суровое лицо. А затем он исполнил роль искусного актёра в непредвиденном спектакле, постановка которой шла от него, молодого хана, в глазах которого так и заблистали огни азарта неведомо какой игры. Это был вызов, незримый вызов. Она приняла
