другой обстановке, то увидел бы что-то от родного…
– У вас есть обращение ко мне? – спрашивал хан Аурик старика на чисто кранцозском языке, языке народа матери, спрашивал старика, что стоял в некоторой нерешительности.
Но, кажется, старик ничуть не удивился его знанию языка кранцозов. И почему-то от него хан Аурик не стал скрывать эту тайну, что явилось знанием языка величественной Кранции.
– У меня есть просьба, которая покажется странным для Вас, – говорил старик как бы издалека, не обозначая ясно, цель разговора, которая так и толкала его, судя по глазам его.
– Излагайте, – только и мог промолвить он.
– Я не знаю как… – и насупился старик в странном головном уборе, напоминавшем колпак.
Не хотелось ему потратить время на вот такое простаивание посреди королевского двора затем, чтобы выслушивать какие-то измышления старика, которые он никак не мог изложить в своём молчании, в нерешительности.
– Простите, но я иду своей дорогой, – и хан Аурик развернулся было спиной к нему, дабы собираясь уйти, покинуть его.
Старик продолжал стоять в молчании. Будто измождённое лицо осенило раздумье, лишь ведомое ему. Но какое дело до его измышлений, когда думы его о предстоящих переговорах, но не только. Он сделал несколько шагов в сторону, когда услышал за спиной слабый голос всё того же старика:
– Как Даннэт?
Это заставило его остановиться резко, встать, будто идолом каменным. Так звали его мать, которую он любил, как помнил себя, и страдал, потеряв её в пути под куполом вечного синего неба. И обернулся он медленно, принимая догадку, нахлынувшую внезапно.
– Она отправилась в вечное небо. Я думаю – она оберегает всех нас оттуда, – отвечал он тихо, всё, вглядываясь в черты лица этого, казалось бы, странного старика.
– Как же так, она не пережила своего отца. За что такое горе мне? – и слёзы проступили, отозвавшись болью на измождённом лице старика.
– Она была счастлива с моим отцом. Мой отец всегда советовался с моей матерью, потому и правили вместе, правили мудро, – говорил он не как в оправдание, а истину, что была тогда, но останется в памяти всегда.
Родная кровь на чужбине, вдали от родной земли давала знать вот таким всколыхнувшим сердце воспоминанием о самом дорогом человеке, связывавшим их обоих, что и у него самого подкатил горький комок к горлу, заставив забиться быстрее сердце, увлажниться его глазам. Невольно ли, но привстал он на колено и в низком поклоне тихо промолвил на чисто кранцозском языке:
– Здравствуйте, мой дед по материнской линии.
– Здравствуй, мой дорогой внук.
Жил старик более чем скромно, но всё, же, почувствовал он у него уют, намного больший, чем роскошные покои для иноземных послов. Все мелкие заботы и даже думы он отмёл начисто. В данный миг для него ничего не было важнее этой встречи. Была ли беседа, но разговор только
