окончательно.
Нас было слишком мало, чтоб уйти незамеченными, но за прекрасную службу никто не благодарил. Ральф бы этого не выдержал…
…После суда и короткого разбирательства в Риме, его сослали в самый отдаленный приход, пока не утихнут отголоски скандала. Стелла лечила нервы в ожидании собственного суда. За приставания к пациенту и ложные обвинения. Тетушка распушала перья, не зная, как правильно ей себя вести в ее разграбленном царстве. Вместо Ральфа службы служил диакон. И пусть назад ему был заказан. Как Ральф однажды сказал учительнице: достаточно создать прецендент.
И прецендент был создан. Хоть Ральфа оправдали, его репутации был конец. Как и приходу, в который его сослали. Деревня-призрак, состоящая по большей части из заколоченных однажды домов, чьи ставни успели покрыться мхом и потрескаться, скорежившись от непогоды.
Церковный дом был пустым и гулким. Казалось, насквозь пропал одиночеством, гулкой пугающей меня пустотой. Ральф, поставивший на стол поднос с кофе, выглядел постаревшим на сотни лет. Он похудел и осунулся, но самыми жуткими были его глаза.
Он двигался медленно, как дряхлый старик и не выдержав, я спросила:
– Ральф, ты в порядке?
– Нет, не в порядке. Я понимаю, что очень легко отделался, но это место убивает меня… Ты задержишься?
– Нет… Неважно. Нас с тобой пригласили на Рождество.
– Я не могу самовольно оставить приход.
– Можешь! – не в силах и дальше сдерживаться, я достала из сумки конверт и вручила Ральфу. – Отец фон Штрассенберг, вас ждет Гамбург.
Негромко звякнули чашки, радостно вскрикнув, Ральф бросил подхватил меня и трижды крутанулся на месте. Я напряглась: от него даже пахло этим проклятым домом. Пытаясь сквозь толщу чужих неприятных запахов, отыскать знакомый – его, я сама едва не расплакалась. Ральф всегда был такой ухоженный, такой холеный.
Теперь это был не Ральф.
– Ох, Цуки! – он прильнул ко мне и как в детстве зарылся лицом мне в волосы. – Всякий раз, когда я стою на краю, появляешься ты и вытаскиваешь меня из дерьма.
Я отодвинулась; не в силах обнимать его… такого чужого. Достала из кармана салфетку и молча промокнула глаза.
Его лицо скривилось. Ральф резко вскинул руку и ткнулся носом в рукав.
– Господи, – сказал он, смутившись. – Как от меня воняет… как домом престарелых.
Какое-то время он колебался, потом сказал:
– Я только душ приму, хорошо?
…Мы молча лежали, разглядывая плохо выбеленную спальню. Такую унылую, что хотелось плакать, неизвестно из-за чего.
Пока Ральф был в душе, я сменила посеревшие простыни и пододеяльник. Я как раз поправляла наволочки, когда он налетел сзади, даже толком не вытершись после душа и сразу же завалил меня на матрас.
И вот мы лежали на истерзанных простынях и рассматривали спальню.
– Спорим, ты никогда еще не жила в таком вот убожестве? – брякнул Ральф.
– Спорим, ты
