не в каждой библиотеке. Он знал каждую травинку, мог распознать любой яд и сверялся с записями, которые среди ученых считались творениями дьявола. Симон почитал Куизля – и любил его дочь. Эти два обстоятельства нередко приводили Бонифация Фронвизера в бешенство.
Пока старик поносил палача и его семью, Симон подошел к очагу, над которым еще с прошлого вечера висел котелок с горячей водой. Лекарь по опыту знал: чтобы пережить такие минуты, кофе просто незаменим.
– С теми, кто делит постель с дочерью палача, я вообще разговаривать не желаю! – Неистовство отца достигло высшей своей точки. – Удивительно еще, почему ты сейчас дома, а не со своей шлюхой…
Симон едва не смял в руках нагретый котелок.
– Отец, я прошу тебя…
– Ха! Он меня просит! – передразнил его отец. – А я тебя сколько раз просил? Сколько? Чтобы ты прекратил свои позорные похождения, чтобы помог мне с работой и женился уже на дочке Вайнбергера или хоть на племяннице Харденберга, содержателя больницы… Так нет же, сыночку моему надо с палачкой обжиматься, чтобы весь город языки точил!
– Отец, прекрати! Сейчас же!
Но Бонифаций Фронвизер разошелся не на шутку.
– Знала бы только твоя мать! – не унимался он. – Да повезло, костлявая ее раньше забрала, иначе теперь померла бы со стыда. Сколько лет мы врачами за ландскнехтами таскались… Я каждый грош экономил, чтобы сыну лучше жилось и он учиться мог. А ты? Спустил в Ингольштадте все деньги и знаешься теперь с этим сбродом!
Между тем котелок в руках Симона нагрелся так, что края его обжигал ладони, но юноша все держал его над огнем, и костяшки его пальцев побелели от напряжения.
– Магдалена не сброд, – процедил он. – И отец ее тоже.
– Он чертов шарлатан и убийца, а дочь его – шлюха.
Не задумываясь, Симон сорвал котелок с очага и швырнул его в стену. Доведенная до кипения вода с шипением расплескалась по полкам, столу и стульям, по комнате заклубился пар. Бонифаций Фронвизер ошарашенно уставился на сына. Котелок едва не угодил ему в лицо.
– Да как ты смеешь… – начал он.
Однако Симон его уже не слушал, а выбежал со слезами на глазах на улицу – там уже почти рассвело. Что за бес только в него вселился? Собственного отца чуть не убил!
Он отчаянно пытался привести мысли в порядок. Нужно уезжать отсюда, подальше от этого города – здесь его задавят и окончательно превратят в лицемера. Здесь ему запрещают жениться на девушке, которую он любит, и пытаются определить каждое его действие.
По всему переулку скопились склизкие, зловонные нечистоты, сваленные в кучи. Ими провонял весь город: пометом, мочой, навозом. Симон плелся вдоль безлюдных улиц, мимо запертых дверей и ставней, а над Шонгау занимался новый, невыносимо жаркий день.
Мышь вплотную подобралась к уху Куизля. Палач почувствовал, как она проползла
