в дьяволе, чем в боге
Питает искренность души…
Шторм, для стоячего болота
Для лживой черни – ураган
Терновый шарф, – для идиота
Для подлой нечисти, – капкан…
Циничный чёрт, насмешник веры
В счастливый, радостный конец
Разоблачитель ложной муки
Со всей серьезностью борец…
Он верит только в правду смеха
В круженье танца бытия
С самоиронией завета
С игрой плотвы понятия…
Он предпочтёт почёту, – славу
Безмерной вечности, – лишь миг
Отвергнет всякую преграду
Воспетый метром, – озорник…
Сменяет золото – на краски
Краюху хлеба, – на струну
На склепах мира, справит фрески…
Заставит петь, ночь и Луну…
Заставит петь, ночь и Луну…
Он так свободен и беспечен, – игрой своею одурманен…
И так силён и беззаботен, как будто гангстер на привале…
Жесток, проворен, беспощаден, – но с благородной честью дружен…
Так развращён своей отвагой, – но в час лихой всегда разумен…
Кто мог понять его? – Лишь ветер, и оценить его натуру…
Кто мог простить его? – Лишь Солнце, что не живёт надеждой к миру…
Но нет нужды в нём к пониманию, и к покаянию нет причины…
Он строит собственные замки, на плато мировой долины…
Что-то часто ко мне стали подходить в этом парке? Не далее, как вчера, я также мирно сидел здесь, и ко мне подошёл человек, сопровождаемый явным бомжем, и сходу протянув руку, хотел поздороваться. Я, немного опешив от такой наглости, спросил его, не подавая руки; Мы знакомы? На что он, смутился, и, представившись бардом, музыкантом и поэтом, с наплывающим разочарованием на лице, снова протянул руку. На что я сказал; Вот с этого и надо было начинать…. И пожал ему руку. Он явно недавно был из тех мест, где заправляет преступность, и где беспардонность и хамство в порядке вещей, если оно не переходит неких определённых границ. Определённых лидерами так называемого «преступного мира», в котором всё, – мораль, право, справедливость и честь, имели и имеют своё место в экзальтированном, своенравном виде, и где правила и законы, исходят из присущего этому миру чувства справедливости, основанной на тех же моральных аспектах, но в несколько упрощённом виде. Здесь всё сведено к свойственному Чарлзу Линчу и его последователям, немедленному возмездию, без судей и адвокатов, построенному на очевидности свершённого, не требующего никакого разбирательства. И пусть здесь также существует прощение, но в несколько урезанном виде, только если преступивший неписанный закон, имел благородные с точки зрения морали преступника, цели, и мотивы, которыми он руководствовался, не
