романтик.
– Нет, сегодня я Прохор.
– Почему Прохор?
– Родители меня так хотели назвать.
– Это была бы совсем другая жизнь. Я хочу сказать, хорошо, что не назвали.
– Почему хорошо?
– Прохор не может быть романтиком.
– Может, но тогда он Прохором быть перестанет.
Марина рассмеялась скобками на экране.
– Ты действительно хочешь, чтобы я приехал?
– Нет, лучше позвони.
– Чем занимаешься? – набрал я ее номер, где улыбка сменилась на удивление.
– Лакирую свою привлекательность.
Голос был приятный, как французский парфюм, мягкий и глубокий. Именно таким я его и представлял, а теперь вдыхал через трубку. Столько времени переписываться, когда можно было просто наслаждаться женским голосом. Современный мир делает нас черствыми, мы уже боимся звонить, даже чтобы поздравить, голос – это слишком тактильно, слишком лично, слишком страшно. Текст совсем другое дело – написал, вроде как отписался, дело сделано и можно дальше заниматься собой.
– В красный?
– Откуда ты знаешь? – удивилась она в трубку.
– Хочешь, еще расскажу!
– Жажду!
– Губы накрасила красным, чтобы закрасить места поцелуев. Навела тени, загладила кремом усталость воспоминаний.
– Кошмар, ты за мной следишь?
– Потом подвела глаза, чтобы те тебя никогда больше не подводили. Тушью стерла с ресниц пыль разочарований. Расческой поправила волосы, разглаживая фибры души. Сомнения рассеяла окончательно духами. Улыбнулась, оставив уныние зеркалу, и собралась выйти на улицу к новым цветам и поклонникам.
– Вау! Да ты волшебник! Не хочешь стать моим поклонником?
– У меня цветов нет. Да я и старше тебя и не такой красивый.
– Не напрашивайся на комплимент. Со мной тебе совсем не обязательно быть красивым, со мной тебе достаточно просто быть. Правда, я про тебя совсем ничего не знаю. Может, расскажешь что-нибудь?
– Это долго.
– Хотя бы чуть-чуть.
– Ладно, – стоял я посреди комнаты в одних трусах. – Слушай: Жил-был человек, – подошел к зеркалу и начал кривляться с трубкой в руке. – Квартира его была настолько маленькой, что он жил в кровати, кухня его была настолько крохотной, что он завтракал в холодильнике, в душе ему было так скучно, что он лез в чужие. Ты еще не уснула? – спросил я Марину.
– Нет, очень интересно, продолжай.
– Взгляд его был настолько недальновидный, что он опирался на чужие точки зрения. Мозг его был настолько крошечный, что он пользовался чужим мнением, настроение его портилось так быстро, что он хранил его в морозилке…
– Ты чего замолчал?
– Я думаю. Как бы он ни пытался научить говорить свое имя, оно не говорило ни о чем. Как бы он ни представлял, он не представлял собой ничего. Он был настолько одинок, – посмотрел я на себя в профиль, – что не воспринимал людей, он был настолько не сдержан, что все время держался за телефон, чтобы не натворить. Мир его был настолько внутренним, что
