с тем, каким он сейчас сидел перед ним на кровати. Дрожащий, задыхающийся, с лихорадочно горящими глазами, с треснувшей и кровоточащей нижней губой, с каплями его спермы на щеках. Все такой же прекрасный, но порочный, грязный, растленный, словно вся его внешность вопила только об этом. Теперь он понимал, что видят в нем другие.
При всей разности характеров, интересов и темпераментов, было в них нечто, что объединяло гораздо сильнее и делало их родственными душами. Они оба были заложниками собственной внешности, по которой их судили окружающие, две крайности одного понятия.
Тим аккуратно вытер пальцами его щеки и губы, чмокнул в макушку, вдыхая полной грудью его запах.
– Нам пора, – Макс покосился на окно, солнце уже почти встало из-за горизонта.
Петрович встретил их на дороге, за несколько километров до поселка, на своем старом УАЗе, снова немного удивился, увидев Максима.
Они проехали по центральной улице – теперь уже заасфальтированной и не такой грязной, как это бывало прежде по весне, остановились у большого дома, выкрашенного светло-голубой краской. Забор слегка погнулся, калитка на одной петле болтается, приусадебный участок зарос, даже тропинки не видно. Тимофей грустно вздохнул.
– Сергей только на Новый год наведывался, – пояснил Петрович. – А Иван… Даже не помню когда был…
Соседи из дома напротив столпились на крыльце, чтобы поглазеть, кого это председатель к Нине Анатольевне привез. Худой старичок с папиросой, мужчина в телогрейке и с ведром, и маленькая девочка со светлыми косичками.
– Даша часто приходит, – спохватился Петрович, как будто забыл о чем-то важном. – Уколы делает от давления, по дому помогает, а на двор ее, ясное дело, не хватает, за детьми надо смотреть, муж-то в прошлом году погиб.
– Николай?
– Да, жалко, конечно, но что тут сделаешь, несчастный случай, – развел руками председатель.
– Ладно, пойду, буду ждать тебя вечером.
Как только он вышел из машины и выпрямился в полный рост, с крыльца дома напротив послышался шепот и недовольное цоканье языками. Девочка ойкнула. Максим заметно напрягся, втянул голову в плечи. Это было неприятно, грязно, как-то низко, но Тимофей словно и не замечал косых взглядов. Подошел к калитке, с легкостью вытащил ее из единственной уцелевшей петли и положил рядом с забором. Мужчины заохали, девочка прикрыла рот ладошкой. Цирк им, что ли? Максим нахмурился.
Петрович снова завел мотор, развернул машину, и они поехали к нему домой.
В доме, где Тим провел первые десять лет своей жизни, пахло все также: отсыревшим деревом, печеными яблоками, мамиными духами с ароматом сирени и свежей сдобой. Мама обожала печь сладкие лепешки – бесхитростные, из постного теста, посыпая сверху сахаром. Они всегда казались ему самым вкусным лакомством.
– Дашенька, ты? – позвал
