style="font-size:15px;"> – Так я герой или нет? – спросил Пашка.
– Ты – баран. И ты, Виталий, тоже. Не додуматься вилы вытащить – это просто уму непостижимо. Это надо быть полными петрушками с пустыми головами. Про кур слышали?
– Да, – ответил я.
– Надо начинать их рубить и потрошить по-тихому, пока никто ничего не заподозрил.
– А кто и что может заподозрить?
– А вдруг обыск? – пристально посмотрела на меня мать. – И что ты им скажешь? Что чужие куры сами в сарай набились?
– Я не умею рубить…
– У неумеки руки не болят, – отрезала мать. – Что там уметь? Кладешь ее шею на пень, топором ёк и все: курица не птица, Советская Болгария не заграница. Вспарываешь ей пузо и вываливаешь в помойное ведро потроха. Потом тушку ошпариваешь кипятком и начинаешь ощипывать. Справитесь, – махнула рукой, – не сложнее, чем старушку замочить, Раскольниковы. Иди, что ты стоишь? Ты же будущий воин, – глумливо сказала она. – Не будете ротозеями – все у вас получится.
Пообедали жареными ночными грибами. Грибы как-то в горло не лезли, сразу вспоминался отец. Я незаметно подвинул свою тарелку Пашке, а он и рад стараться: смолотил мигом. Как в него только помещалось столько еды?
После обеда, мы с Пашкой поставили на очаг во дворе греться выварку с водой и пошли в сарай за первой курицей. Стоял у нас во дворе металлический обод от тракторного колеса, с вырезанным сбоку отверстием для дров, служивший очагом. На него ставилась длинная сорокалитровая выварка из нержавеющей стали. В любую погоду: в снег и дождь, в грозу и вёдро, град и буран, приходилось нам с братом разжигать огонь под этой вываркой и, постоянно подбрасывая дрова, караулить, пока вода закипит. Даже падающие с неба камни не могли освободить нас от этой обязанности. Когда вода закипала, засыпали туда комбикорм и заваривали, помешивая длинной узловатой палкой. Потом снимали и ставили следующую выварку. А дальше надо было в большом чугунке с дыркой от пули картошки сварить для поросят. Так весь вечер возле этого костра и проводили, под дождем и снегом, среди комаров и разного гнуса.
Курицу схватили первую подвернувшуюся. Приволокли ее к костру. Положив ее на пень, я достал спрятанный за калиткой топор. Прятали мы его, чтобы никто не спер, хотя, у нашего отца и так никто бы ничего не спер. Подкравшийся Пашка смотрел с острым любопытством, возбужденно подрагивали, словно хоботок насекомого, очки. Я стоял и чего-то ждал.
– Чего ты ждешь? – не выдержал Пашка.
– Она же живая, – попытался объяснить я. – Она дышит.
– Руби скорее, мамка успеет на ужин сготовить!
– Она же живая, как ты не понимаешь?
– Руби, а то опять один горох вечером жрать! – горячечно сказал Пашка.
Отец где-то спер целый мешок гороха, и мать из экономии постоянно варила
