Кто-то из зевак поднес ему влажный отрезок хостины, и Магда утерся, но Уоллас чует прущий от одежды будоражащий запах. Ноздри его раздуваются, тело невольно подается вперед, слюна густеет, проявляя кислый привкус пустого желудка. Выродков голод едва возможно терпеть.
Магда коротко, по-хозяйски распоряжается:
– Я пойду, о делах потолкую. – Забирает свои вещи, котомку и оба меча вместе с лямкой. Обалдевший Уоллас все ему отдает.
Почти сразу же над его ухом переламывается обида. Щелкает по носу и под колени толкает: он же скот, обуза. Он только по обязательству нужен, горемычный пустоголовый болван. Во время схватки переживал как за себя самого, от ужаса чуть было не обмер, а эльф встретил знакомцев, и даже с собой не позвал.
Понурившись, Уоллас скребет когтями толстую кожу загривка. В кишках его что-то печально урчит.
– Олас. – Оказывается, трактирщик все время рядом стоял. В защитных одеждах местные выглядят одинаково. Без сноровки их невозможно между собой различить.
Уоллас не приметил, когда Им успел облачиться. Даже не верится, что к нему обращается Тохто, – но кто другой стал бы с выродком говорить? Присутствие трактирщика возвращает подобие почвы. Уоллас вспоминает о том, что ему должны назначить работу. Что все, в сущности, на ближайшие дни решено. Он будет трудиться на Тохто.
Подле трактирщика обнаруживается эльф весьма любопытного вида. Подобных Уоллас еще не встречал, он даже не думал, что светлые такими бывают. Эльф низенький, не выше Магды росточком, и впечатляюще жирный. В добротной защите он смахивает на навозного жука, лоснящегося и очень чистого, хотя жизнь проводит в дерьме.
Наверное, это подошел Черенок, вайна Има. Потому что Уоллас не может поверить, что суровый трактирщик позволил бы чужаку так себя костерить. Толстяк стрекочет на местном, помогая себе пухлыми, неожиданно проворными ручками. Иногда слышны известные Уолласу ругательства и имя «Малена». Лунный язык, тягучий и плавный, в исполнении тучного Тохто кажется зудением кровососа в ночи, – когда уже спать невозможно, распирает встать и пришибить наглеца. Писк доносится отовсюду и ниоткуда. Вот он над ухом, и сразу же под потолком, а сколько не вглядывайся, комара не увидишь…
Засунув большие пальцы за пояс и склонив голову на бок, Им, крепкий, долговязый, удивительно не подходящий напарнику, стоически терпит выволочку. Он даже не спорит. Уоллас узнает многократно слышанные интонации, – наверное, у всех народов они одинаковы. Ссора как танец. Каждая сторона знает, что и когда будет припомнено, извлечено и отряхнуто от скопившейся пыли. Как начнется скандал и как исчерпается. В конце каждый остается при обычном своем.
– Скажи ему что-нибудь, а? – Неожиданно просит Им. – Может, заткнется.
– Че?! – Не сразу соображает Уоллас. До него, растерявшегося, медленно добирается смысл сказанной просьбы. – Здравствуйте, я – Уоллас. То есть, Олас по-вашему. И я ученый, не как прочие выродки. Я знаю буквы. И я сильный. Вот.
Слово
