уходит без пояснений, оставив Уолласа перед крохотной, словно гномий склеп, комнаткой, одной из первых в длинном постоялом сарае. Уоллас толкает плетеную из гибких прутиков дверь и протискивается внутрь.
В клетушке нет окон, только узкая щель для проветривания. Днем она закрыта доской. Тьма кажется доброжелательной и очень покойной, в новой жизни Уоллас успел ее полюбить. Он радуется своему одиночеству, этим мгновениям передышки. Обтирает влажный затылок и садится на задницу, прямо в большую, как на прокорм, кипу соломы. Прикрывает глаза, вытягивает ноги и приваливается к на вид самой крепкой из стен.
Плетеная дверь так и осталась неплотно прикрытой, но у Уолласа уже нет сил шевелиться. Сквозь полудрему он слышит тихие голоса. Кто-то из бродяг трындит на всеобщем, кто-то на лунном. Гости укладываются спать, возятся, ворошат солому. Похоже, светлые обустраивают себе уютные гнезда, – в Акенторфе для них держали подобные этим тесные комнатки, только по-людски предлагали подушки да добротные одеяла.
В печах пляшут, треская, язычки пламени. Пахнет эльфами, дымом, соломой, дубленой кожей и шкурами. Пахнет струганным деревом, плесенью, пищей, болотом. Чудятся сотни будоражащих воображение запахов. Выродком смердит от скрючившейся глыбы Уолласа. Мимо кто-то проходит, наверное, с полным ведерком воды, потому что раздаются шлепки влаги, мерно бьющей об пол. Ее запах Уоллас тоже хорошо чувствует.
Царапанув коготками, по телу молнией проносится легкий зверек. Выскочив откуда-то из соломы, он через щель под дверью сбегает во тьму коридора.
«Не успел! Сожрать не успел!» – Будоражится Уоллас. Оглядывается в поисках крысиных гнезд, ползает, ворошит сено и шкуры. Обнаруживает свертки холстины и деревянную чурку в углу, – тяжелый кипарисовый пень, на который можно сесть или поставить крынку с питьем, – но новых грызунов не находит. Тогда он снова ложится расплетать нити звуков и запахов, так кропотливо, что себя убаюкивает.
Взревев, Уоллас отшвыривает в сторону топор. Неудобный, зачем вообще нужен, игрушка в его огромных лапищах? Это вещь для дохляков. Таких, как мерзавцы-светлые или предатель-Магда, который и впрямь не явился. Ни в обещанный срок, ни во все минувшие две ладони из дней. Сволочь!
Задохнувшись от ярости, Уоллас со всей дури упирается в широкий, на четверть подрубленный ствол дерева. Помедлив, гигант наклоняется, задрав подол основания. Низко стонет, сопротивляясь, а потом Уоллас громоздится на ствол, давит, и живая колонна ложится на землю. Еще не веря в погибель, в туманном безветрии шелестят листья.
Он трудится там, где израстаются исполинские кипарисы, и из земли лезут похожие на лесные деревья. Неподалеку обосновались дозорные в гнездах, через неизменную хмарь они наверняка видят Уолласа, – от их стрел он не сбежит. Да и бежать теперь некуда. Разве что к мертвякам на погост…
Уолласа опять распирает. Он орет, громко воет от безысходности в темное, безлунное и беззвездное небо. Ему все равно, что подумают лучники. Он – Олас, тупой скот, что батрачит на Тохто.
Откуда-то
