ждет, устроившись на обрубке бревна. Издали кивает. Куцая прическа вместе с ушами спрятана под полосатым шерстяным колпаком.
– Тебя как зовут? – Подойдя, выпаливает Уоллас. Привык к окружению батраков, они ближе к нему, чем к свободным.
– Я – Лушта Рау, Олас. Лушта. Ты вернешь нам кинжал?
Уоллас протягивает этому Луште оружие. Тот лыбится:
– Замечательно, – и любовно скользит пальцами по полированному металлу. Уоллас снова смотрит на изувеченные половинки когтей, потом без обиняков эльфа разглядывает. Рабов он видел немало: безвольные, с потухшими глазами существа вызывают у него отвращение. Этот, вроде, другой.
Вспоминается белое горло с бугорком кадыка, Уоллас вновь чувствует горечь. Хья жаль, но тот нашел единственный выход из клетки, – Уолласу тоже нужно валить. В Лес, туда, где нет всех этих гнусных господ и прислуги, где правда простая, всегда на стороне самого сильного. И даже наглые эльфы в Лесу лишь незваные гости, жмущиеся по углам да порогам.
Он везде пришлый чужак, даже в Акенторфе никому не был ровней. Его единственный дом всегда ждал в Лесу. Уоллас там свой по праву рождения.
Эльф Лушта смотрит без страха. Жидкая поросль бороденки, тонкие вздернутые брови и припухшие веки придают хищному лицу вид потрепанного подлеца, сводя в ничто промелькнувшую было симпатию. Уоллас пытается прикинуть, сколько светлому лет, и не может понять. Тот заматерел, но старым не выглядит. Видимо, пребывает в расцвете.
– Мы ждем Гойске. Это мой ааран. – Объявляет Лушта и с видимым удовольствием закуривает, отточенным жестом высекая искру из огнива с ковкой на верхушке кремня. В рысьих глазах его пляшут искры смешинок.
«Вещь недешевая», – отмечает Уоллас. Больно тонкая работа для караванного эльфа. Зато, курительная трубка простая, длинная и прямая, совсем как у Магды. Дым вытекает белый, не пьяный.
Лушта пускает стайку толстобоких колечек и молча щурится на Уолласа. Насупившись, тот находит неподалеку подходящее место и тоже устраивается. Ему нужны эти эльфы, чтобы пересечь черту лучников, – а там будь что будет. Всегда можно уйти.
Подходит второй Рау, хозяин этого неприятного типа. Ааран, главный в вайна, хромает, тяжело припадая на правую ногу. Выглядит старшим из двух, – пожалуй, даже Иму ровесник.
Гойске не нравится Уолласу еще крепче раба. Эльфов сложно назвать добряками, но этот особой породы упырь. Уоллас чует его, как выродки ощущают вожака в стае, – и лучше бы держаться от Гойске подальше. Смотрит эльф тяжело, прямо в нутро, отделяя все наносное. Уоллас догадывается, что Рау с первого взгляда распознал в нем неуверенного юнца.
Гойске держит половину лепешки. Такие кухонные батраки каждый вечер выпекают в особой печи, приклеивая к бокам широкого чана. Уоллас не понимает, почему хлеб изнутри не отваливается, но лепешки висят, будто гвоздями прибитые.
Старик бросает лепешку рабу:
– Нож вернул?
Лушта
