что Уолласу нравится. Хоть не бродит расхристанным, как здешние немерзлявые злыдни.
Рассматривает значок клана, в очередной раз удивляясь: книг у них нет, письменным языком, похоже, вовсе не пользуются, игнорируют вывески и прочие штуки, но свою одежду помечают со странной исправностью. У сердца и, наверное, на спине куртки грубо вышит символ клана, скалящийся череп чудовища, выродка или твари, – тяжело эдакого хрыча опознать, – пустоглазая башка нахлобучена непонятно на что, и везде какие-то листья. Светлый щеголяет в плотном шерстяном колпаке и полосатом шарфе, на три раза обмотанном вокруг шеи.
– Места здесь противные. В конце лета всякая разумная тварь туда, где лучше спешит. Из Камней даже бегунки улепетывают. А ты, смотрю, угнездиться придумал.
– Я же не птица. – Пожимает плечами Уоллас. – Летать не умею.
Шагает к чужаку, с высоты своего роста рассматривает петли на шапке, – только бы на соблазн пищей не пялиться. Возьмет подачку, и не заметит, как должником станет.
Странный эльф остается на месте. Радостный, на вытянутой руке тычет в Уолласа пучком бегунков:
– Не умеешь? Или лететь некуда? – Хихикает, сволочь, в душу заглядывая.
– Че тебе нужно? – Глухо рыкает Уоллас. Он терпеть эти игры не может, из-за собственного недостатка ума.
– Да так. Ничего вовсе. Зашел расшаркаться, значит, выразить наше почтение. Мы тебя заприметили, когда ты в трактире корячился. Знатно плясал, ну прямо кабан на углях. А ведь мог там всем хребты повыдергивать.
Вот ушастый урод! В лоб как есть говорит! Теперь понятно, отчего эльф выглядит смутно знакомым. Он в толпе прочих гостей пил на птичьих боях. С тех пор добрая ладошка из дней убежала.
А речной продолжает, для убедительности тряхнув связкой птиц:
– Говорю, места в Камнях гиблые. По весне год на год голодные дни наступают. После Перворода совсем станет сурово: плохое лето выдалось, жадное, неурожай на болотах. Везде злая пыль. Хоть вымачивай, хоть вываривай, вся молодая жратва несъедобна.
– К чему ты клонишь?! – Начинает по-настоящему злиться Уоллас.
Нехорошее предчувствие набегает тухлой волной. В глазах темнеет, а потом все становится желтым. Он понимает: речной говорит о гнусной цыплячьей пороше, что укрыла все Лунные Камни.
По-прежнему сжимая в одной руке снедь, эльф достает из ножен кинжал. Небольшой и без особых изысков. Начинает ловко играть, раскручивая вокруг цепких пальцев. На безымянном надето железное кольцо с грубо выбитым значком принадлежности к клану, подобные носит большинство светлых. А на среднем еще одно, каменное. Зацепляют внимание обрезанные коготки, совсем как у злосчастного хья. Успевшему отвыкнуть от людских рук Уолласу они кажутся настоящим увечьем. Затем его увлекает мельтешение лезвия.
Довольный, светлый косится снизу вверх:
– А я ни к чему не клоню. Так, мыслю развиваю. Знаешь, как ща будет? Пришлые начнут сваливать,
