не могу я ускорить утренние процессы! – оживает, возобновив движение в нужном направлении, Бегунок. – А пробуждение! Сползаю с постели, как стокилограммовая женщина с трамвая! – болтает он, франт и позёр. – А ведь было время… Армию возьмём. Взлетал над кроватью и приземлялся прямо в сапоги. Это, естественно, когда в учебке… Но и в войсках под тёплым одеялом не задерживался ни секунды. Знаете, почему? Я с истинным удовольствием наблюдал жалкую борьбу некоторых за каждую секунду пребывания в уютной постели. Слово «подъём» повергало их в панический ужас. Они таращили опухшие глазёнки из-под одеяла, лезли под подушки, потом высовывались и обиженно озирались.
– Злорадствовал?
– Не побоюсь громкого слова, презирал. Как сам себя сейчас презираю.
– А как быть с любовью? Ты ведь ещё и любишь себя. Не отпирайся.
– Люблю. Да. Но не так, не в такой степени, как ты – себя. Сам же рассказывал, как ежедневно прослушиваешь весь свой организм – не скрипнет ли какой суставчик, не булькнет ли во чреве… Автобус! – прерывает он себя. – Пробежимся?
– Ну не-е-ет, я не побегу, – заявил Арсов. – За автобусами и трамваями не бегаю. Принцип.
– Ещё и принципы лелеешь! А говоришь… Ладно, я побежал. Ты когда в отдел-то?
– Позже. Беги!
Бегунок убежал, а Нинель с раздражением проговорила:
– Хотела бы знать, с каких пор обзавёлся ещё и этим дурацким принципом? В последнее время обложился ими, как мумия египетская… побрякушками какими-нибудь.
– Тебя действительно интересует генезис этого принципа?
– Расскажи, – роняет Нинель, погружаясь, между тем, в свои раздумья.
– Лужа у нашей трамвайной остановки. Помнишь, конечно. Лужа-то приличная. Весной – с бережками оледеневшими. Мимо неё – к автобусу… – Арсов рассказывает полуавтоматически, думая о постороннем. – Все стороной огибают. Я и думаю: перепрыгнуть-то не в состоянии. И скакнул. Перепрыгнул, естественно. Только вот ноги скользнули вперёд и вверх. А на остановке – уйма народу. Кого обрызгал – ругаются, остальные смеются. Встал, расставил руки, ну и ноги, конечно, и засеменил домой переодеваться. Расстроился тогда, помнится, отнюдь не из-за опоздания.
Арсовы решают, где и когда они встретятся, нужна ли гостиница – нужна, заключают единодушно, – и кто снимет номер и в какой гостинице. А на площадке остановки – две запыхавшиеся женщины и возбуждённый гонкой, бегающий по кругу мужчина. Не дожидаясь нормализации дыхания, перебивая друг друга, женщины гневно осуждают водителя автобуса. В эту минуту им и в голову не приходит, что, продолжай автобус стоять, вереница бегущих к нему вряд ли прервалась бы в течение всего дня.
И вновь объявляется суетливо семенящий тонкими ножонками редковолосый блондин. Его непокидаемость сферы видимости давно уже занимает Арсова. Более вероятно, что блондина или тех, что стоят за ним, интересует особенно именно его, а не Нинель времяпрепровождение,
