надоел этот истеричный малый, но избавиться от него, как он понял, до утра и прихода сослуживцев представлялось проблемой непростой, учитывая тот факт, что ему совсем не нравилось в таких случаях прибегать к помощи охраны или милиции. Звонить, по крайней мере, он никуда не будет, все должно решиться само собой.
Патологоанатом поднялся с лавки и подошел ближе к дождевой стене. Ему хотелось скорее остаться одному.
Он не был дотошным буквоедом, и нарушить предписание главврача не казалось ему чем-то из ряда вон выходящим. Дело было в другом. Многолетний опыт помог ему изучить психологию несчастных родственников, а тем более влюбленных. Ему ничего не стоило выполнить просьбу мальчишки, но это означало ни что иное, как медвежью услугу. Он слишком хорошо знал человеческую смерть, чтобы так легко потворствовать любой жалостливой просьбе живых. Его печальная практика открыла ему странную сторону человеческой психики. Он уяснил себе, что люди тяжелее переживают не сам факт смерти близких, хотя это, конечно, – самое будоражащее душу событие. Они боятся облика смерти. Ее мимика отпечатывается в памяти живых так явственно, что только собственная смерть способна разрушить снимки чужой смерти. Когда бы на то была воля патологоанатома, он бы запретил живым видеться с мертвецами. Он был убежден, что если бы в момент смерти вместе с душой исчезало бы в иную реальность и тело, черный призрак с косой скорее бы превратился в доброго, послушного ангела, чей долг – всего лишь исполнение в определенное время воли Всевышнего. Будь смерть невидима, она не была бы так страшна и столь способна властвовать над живыми. А они, глупые, смакуют ее разлагающийся вкус, фотографируют плачущими глазами ее противный жизни образ, тянут сами себе жилы, оголяют нервы, рвут на кровавые солено-сладкие куски свои сердца, чтобы еще на чуть-чуть оставить рядом с собою то, что уже принадлежит другому миру. И эти последние, полные печали, боли, страдания, горя, ужаса сцены выхолащивают из памяти все цветное, счастливое, радостное, чудесное, что составляло бытие человека при его жизни, а теперь уходящего в иное пространство. Да, прокручивал в тысячный раз в своих мыслях патологоанатом, это великая ошибка жизни, ее главный недостаток – позволить остающимся в этом мире живым увидеть чужую смерть в лицо. Он ненавидел жизнь именно за эту слабость, за этот маленький просчет Всевышнего. Со смертью должны общаться лишь избранные живые – специалисты, профессионалы. Всем остальным вход в ее обитель, даже взгляд на нее должен быть табуирован, а похоронные ритуалы отменены. Они, мертвые, – уже часть иных сфер, исполнители иных законов, субъекты иных отношений. Им тесно среди частокола человеческих норм и постулатов, обычаев и традиций.
Патологоанатом понимал, что не в его силах изменить общественное мнение, сдвинуть камень страха перед смертью. Люди боятся моргов, с трудом приняли крематории, а большинство так и продолжают отвергать этот продукт цивилизации, созидают кладбища, которые сами наполняют жутью и обходят далеко стороной. И все оно вместе беспокоит жизнь,
