в Бурятии был при товарище Сталине. Понял, первым!.. – сделал многозначительный жест, подняв вверх указательный палец. – На всю республику. Ево до сих пор там помнят.
Галимханов понимающе кивнул: наломал, видать, дровушек… – но глаза его тоже засветились надеждой.
– Так надо, штоб граф отдал это дело прокуратуре. Или б совсем свернул. Для нас это надо, понял?
– Понял, Шалыч, понял. Попробую. Но и ты не спи, действуй. Крути своего брательника.
Медвытрезвительский воронок, миновав город, свернул в свой проулок.
За столом дежурки сидел медработник Глотко и заканчивал разговор по телефону.
– Кто звонил? – спросил Бахашкин, войдя.
– Феоктистов, следователь, – ответил Глотко, положив трубку.
– Што ему?
– Да шо, это, просит, шобы я завтра к нему явился к десяти часам в квартал “А”. Повестку выпишет на месте.
– Сказал зашем?
– Да не. Поговорить хочет.
– Поговори-ить, – передразнил Галимханов. – Он с тобой там наговорит лет… на пять.
Глотко непонимающе посмотрел вначале на него, потом на начальника.
– Пациент-то наш, оказывается, трезвым был.
– Ой-ёо!..
18
– Мамочка, ты представляешь, что сегодня со мной приключилось?..
Юлия Петровна, открыв своим ключом дверь, входила в квартиру.
Анечка услышала мать еще за дверью, по движению ключа в замочной скважине, и поспешила ей навстречу. Она с нетерпением ждала ее прихода с работы.
Юлия Петровна положила связку ключей в сумочку, которую повесила под полочку детской вешалки.
– И что же? – спросила она заинтересованно, почувствовав необычное возбуждение дочери.
– Ко мне пришли месячные!
– Наконец-то! – с облегчением вздохнула мать и обняла дочь. – Как ты меня порадовала. Прямо гора с плеч. Поздравляю! Теперь ты совсем здоровая и взрослая. – Она поцеловала дочь в голову.
Столь долгое отсутствие месячных у девочек явление крайне редкое, и для Ани наступал критический срок, после которого потребовалось бы хирургическое вмешательство с нелегкими последствиями для девочки. Тут было из-за чего волноваться.
– Да, но ты не представляешь, в какой конфуз я с ними попала! – голос дочери с радостных интонаций снизился до шепота, до всхлипывания. – С утра пораньше мы поехали с Ленкой, с Нинкой и с Сережкой на водохранку, позагорать и покупаться. Ну и покупались, и позагорали. А потом мне начало низ живота резать. Ну, думаю, порежет-порежет и пройдет. Сколько раз уж так было. А оно нет. Все сильнее и больнее. Словно мне ерша кто в воде туда запустил. Прямо спасу нет, до слез. Потом как будто бы оторвалось что-то, и мне в плавки!.. Я чуть было от стыда не сгорела, когда Ленка сказала, что у меня на них пятна красные. Как стыдно было Сережку. Я бегом по дамбе к остановке автобуса. А автобуса нет!.. В кусты там забежала, травой давай обтираться. Думала, все успокоилось, до дома доеду. А это дело, оказывается, за один
