Квартира наполнилась громыханием духового оркестра.
– Сделай тише! – крикнул он. Еще с минуту после этого он ковырял вилкой в холодной вермишели, силясь подавить в себе раздражение. Музыка не утихала.
В гневе швырнув тарелки в мойку, он направился в единственную комнату их квартиры, служившей и гостиной, и спальней, и кабинетом, но никогда – детской. В ней горел большой, во все стены экран, по которому со всех сторон в комнату сходились два батальона тамбурмажореток. Они лихо выстукивали каблуками, вертели жезлами, наяривали марши. Сандра сидела в центре комнаты, глядя в одну точку. Андрон сверкнул взглядом в сторону пульта. Звук пропал. По экрану прошла крупная рябь.
– Не забывай, что в этом доме ты живешь не одна! – крикнул он. – У меня на эту квартиру такие же права, как и у тебя, и я хочу хоть по вечерам иметь возможность спокойно отдохнуть!..
Она не отвечала. Подойдя, Андрон взглянул в ее лицо, и сердце его томительно сжалось. По щекам Сандры градом текли слезы.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
Еле заметное движение головой, которое можно истолковать как угодно.
– Ты чем-то расстроена? – Он погладил ей волосы.
Не ответив, она зарылась лицом в его рубашку и зарыдала.
– Я не могу так больше!.. – шептала она сквозь слезы. – Не могу! Я не выдержу, я сойду с ума! Ведь это же пытка, пытка! За что ты меня так ненавидишь?
– Почему ты так думаешь?
– Ненавидишь, ненавидишь, я знаю. Я тебе давно осточертела; ты был бы рад от меня избавиться, но куда мне уйти, куда?!
– Не говори глупости, – убеждал он ее, – я ведь тебя не гоню! Скорее ты меня прогонишь…
Они разошлись семь лет тому назад. Но разъехаться не смогли. Он только получил назначение на новую должность, она обнаружила в себе призвание к журналистике. Эта квартира была выделена лишь на их семью, однако разведенные супруги были бы обречены жить в многоместных общежитиях, и потому, рассудив здраво, оба пришли к выводу о необходимости терпеть присутствие друг друга до лучших времен. Но времена эти всё не наступали. И они уже свыклись с этой непонятной совместной жизнью людей одновременно близких и далеких, родных и чужих, иногда врагов, но порой и любовников. Андрон был слишком занят работой, слишком поглощен водоворотом текущих дел, чтобы пытаться хоть как-то изменить это положение. Сандра же страдала от этой двойственности, иногда молча, иногда, как сейчас, раздражаясь истерикой.
– Я дрянь, я подлая дрянь! – стонала она. – Ты должен меня ненавидеть!..
– Всё это глупости, – тихо отвечал он. – Это у тебя просто нервы. И у меня нервы. А я так вообще скоро психом стану на этой дурной работе.
– А я на своей… – призналась она. – Сколько можно слушать болтовню этих гусынь? Все притворяются друг перед другом, лебезят, а за спиной каждая норовит ушат грязи вылить…
– Бросала бы ты свою работу, – заметил он.
– А ты – свою, – предложила она.
– Издеваешься?
– А ты? По-твоему, только твоя
