Женя, Рома и Аня смотрели на меня как на пустое место. Одноклассники поняли это, и вскоре со мной перестали разговаривать все. Это было как эпидемия или биологическое оружие: распространялось медленно, но неотвратимо. Меня будто… отрезали от них. Переместили в совершенно недосягаемую вселенную. Казалось, меня просто нет. И только учителя доказывали обратное.
Я по-прежнему ходила с Максимом и остальными, и меня все так же везде пихали первой. Только теперь это приобрело другой смысл. Например, вину за погром в учительской повесили на меня. Пришлось вытерпеть и разговоры с директором и школьным психологом, и воспитательные беседы дома. Все купились. Учителя стали занижать мне оценки. Ребят не волновало, что я волочусь где-то сзади. Меня не существовало. Но бывали нередкие моменты, когда они обращали на меня внимание, и тогда я снова хотела стать невидимкой. Их издевки доводили меня до слез. В классе у меня появилась кличка – Толстая тупорогая верзила. И все равно, что толстой я не была. Вся школа знала, что булочки ворует Толстая тупорогая верзила. Все так думали, и все смеялись. Даже восьмиклассники ненадолго успокоились, явно довольные результатом.
Каждую ночь я плакала, кричала и просила о помощи. Никто не знал и не слышал.
Однажды Егор предложил странную идею – повторный поход по всем изученным нами подвалам. Причиной он назвал испорченную карту, но я не ждала ничего хорошего и была права.
Первым в списке стал подвал недостроенной окраинной больницы, далеко-далеко. Мы шли туда полдня, меня слишком настойчиво звали с собой, а потом, как только мы пришли, затолкали внутрь и заперли. Там были крысы, воняло мочой и валялись шприцы и жгуты. На полу были следы кострища. Единственным моим источником света остался телефон.
Я знала, что это сделали специально, и думала, что меня скоро выпустят; молча сидела на лестнице и ждала, когда же дверь откроют. В недалеком детстве открывали скоро. Прошел час. Два. Если судить по времени, на улицу спустились сумерки. Стало ощутимо холодно. Дверь была заперта, никто не отзывался. Я просидела там много часов, до глубокой-глубокой ночи. Стучала в дверь, кричала и плакала, надеясь, что дома меня уже хватились. Было не просто темно – какой-то неведомый леденящий ужас окутал меня с ног до головы, заставил забиться в угол, крепко зажмуриться и тихо молить, чтобы всё оказалось лишь кошмарным сном.
Наконец дверь открыл какой-то мужчина, который, как я подумала, был полицейским или охранником. Он пораженно посмотрел мне вслед – я выбежала слишком быстро и, лишь когда обернулась, заметила, что мужчина в оборванной одежде, что он сутулится и наверняка там живет.
Я пересекла широкое поле, преследуемая страхом, что вот-вот меня настигнут, вышла на трассу и, ежась от ветра, пошла вперед. Я сходила с ума. Совсем потерялась и просто шла куда глаза глядят, едва вспоминая путь домой. Позвонить кому-то было невозможно: сеть не ловила. Только потом, когда я подошла к остановке, на экране появились белые палочки – можно звонить. Но я не стала. У меня обязательно спросят, где я была и как туда попала. Кто меня запер. Я не хотела второй раз предавать ребят.
На
