она, когда Шогонтыж начал просить ее разъяснить, как это он вырастет. – Иди, иди, я все сказала.
Вышел Шогонтыж из сакли, и еще тяжелее было у него на душе.
Два дня прошло. Рано утром, когда еще не все звезды погасли, на улицах аула затрубили звонкие военные трубы.
И, услышав их звук, воины поспешно покидали свои постели, одевались, хватали оружие, седлали коней.
Пыль тучей поднялась над аулом от скакавших на конях воинов, бежавших толпой остальных жителей, людским говором, шумом и конским ржаньем наполнились еще недавно спавшие и пустынные улицы.
А трубачи на белых конях носились из одного конца аула в другой и трубили, трубили.
Весь двор князя Борока и улица против него были запружены народом.
– Что случилось? – спрашивает каждый, и никто не мог ответить на этот вопрос.
Но вот вышел из сакли Борок, окруженный узденями, стал среди толпы и сделал знак рукой.
Шум и говор смолкли.
– Воины! – начал – он. – Месяц назад я послал к абадзехам тридцать храбрых джигитов для сбора дани. И вот теперь узнал, что абадзехи убили двадцать девять джигитов, а тридцатого отправили ко мне. Хотите его видеть?
– Хотим! – закричала толпа.
По знаку князя из сакли вышел человек и стал рядом с ним.
И страшен был он: губы, нос и уши были у него обрезаны, и стоял он среди толпы, оскалив зубы, смеялся молчаливым смехом смерти.
Гнев охватил воинов, и крикнули они, потрясая оружием:
– Отомстим абадзехам! В поход, в поход! Веди нас, князь!
Три дня спустя, на заре ясного утра войско Борока выступило из аула.
Впереди ехал князь, окруженный свитой, а немного поодаль ехал Шогонтыж.
Не весел был маленький человек – не пел песен, не играл на балалайке, опустил голову на грудь, задумался и был угрюм.
Удивлялись воины.
– Что случилось с нашим «джигитом»? – спрашивали одни из них. – Все он молчит, все думает о чем-то… Но о чем может думать такой пустой человек?
Другие, посмеиваясь, говорили:
– Он обдумывает, как искуснее на абадзехов напасть.
И князь тоже обратил внимание на него.
– О чем ты думаешь? – крикнул он ему.
Очнулся Шогонтыж и отвечал:
– Я песню слагаю, князь.
– Пой ее, послушаем, – приказал Борок.
Выехал Шогонтыж вперед войска, настроил балалайку и запел:
– В ясный вечер, когда солнце уходит спать, целует оно высокие снеговые горы, целует вершину леса…
«Спите до утра, когда я вас поцелуем разбужу», – говорит солнце горам и лесу.
А при дороге лежит камень небольшой серый и пылью покрытый, и не целует его солнце ни утром, ни вечером, и только в полдень жжет его…
И, не докончив песни, Шогонтыж взмахнул балалайкой и ударил ею об луку седла, и тихой жалобой зазвенели струны.
Швырнул на дорогу
