заставят меня отвлечься от мыслей о Вас.
Я верю, что Ваши дружеские чувства ко мне выдержат все испытания, и принимаю их такими, какие они есть. Что же касается меня, то я могу Вам только сказать, что испытываю к Вам нечто большее. Упрекая себя ежечасно в том, что не могу представить убедительного доказательства моего к Вам расположения, я строю самые дерзкие планы, которые позволили бы мне увидеться с Вами. И если я до сих пор их не осуществил, то только потому, что одни из них просто невыполнимы, а другие могут повредить Вам. Иначе я бы не пожалел и тысячи жизней, чтобы сделать хотя бы одну попытку. И если не пройду курса лечения, я не выздоровлю и не сохраню благоразумие, необходимое мне до конца. Ибо осторожность никак не сочетается со страстью, которую я испытываю к Вам. Я заранее прошу прощения, если ошибаюсь, но, будь я на Вашем месте, я бы что-нибудь придумал, чтобы дать Другу возможность увидеть меня… Прошу сообщить мне, увижу ли я Вас когда, ибо так долго продолжаться не может. Для меня разлука хуже смерти… Мой самый злейший враг стал бы моим лучшим другом, если бы он помог мне увидеться с Серафином»43.
Это послание, совершенно не похожее на письма, отправляемые обычно министрами своей государыне, заканчивалось словами, скорее походившими на крик души Мазарини:
«Поверьте мне, что со времен Адама никто так не страдал, как я.
Будьте всегда +44, ибо Друг до самой смерти*45».
Но с Фрондой еще не было покончено. Недавно выпущенный на свободу Конде, пытаясь с помощью аристократов лишить Анну Австрийскую власти и добиться принятия закона, по которому совершеннолетие короля наступает в восемнадцать лет, лелеял надежду самому занять трон46.
Получая сообщения от своих тайных осведомителей, Мазарини с беспокойством следил за тайными маневрами победителя под Рокруа, пытаясь из своего маленького кабинета в Брюле укрепить пошатнувшийся трон своей возлюбленной. С некоторых пор любовные письма, посылаемые им королеве, содержали зашифрованные советы, касающиеся политических шагов, которые ей было необходимо предпринять в самое ближайшее время для того, чтобы эффективно противостоять бунтовщикам.
Результаты этой переписки не замедлили сказаться на политической обстановке во Франции: 6 сентября Конде открыто заявил о своем несогласии с королевой, а уже 7 сентября было объявлено о совершеннолетии Людовика XIV… Это решение, спасшее Францию от раскола, было подсказано, разумеется, Мазарини.
30 января 1652 года кардинал смог наконец вернуться во Францию. Но Фронда еще продолжала существовать. И пока Конде, обретя союзников в лице испанцев, разорял Гиень, Великая Мадемуазель, мечтавшая затмить славу Жанны д’Арк, в окружении штаба амазонок строила планы по созданию своего войска для борьбы против королевской армии.
Увы! Мадемуазель де Монпансье можно было сравнить с прославленной уроженкой провинции Лорен только в одном: ее в насмешку прозвали Великой Орлеанской девой…
Всего лишь одного любовника
