отрезал турок, и ни один мускул не дрогнул на лице юноши, пока он передразнивал собеседника. – Давайте решим этот вопрос раз и навсегда. Пусть победит сильнейший.
– Что ж, – азартно подхватил грек, – где это видано, чтобы я не принимал вызовов?..
Помимо всего прочего Гена ещё и подумал, что ему понравилась смелость оппонента, и что своим поступком тот вызвал неподдельное уважение. Как человек, прославлявший силу, юный Спанидас не мог не ценить её открытого проявления в других, а значит и тех, в ком она проявлялась.
«Если бы он не был турком… – подумал Геннадиос и вдруг осёкся. – Если бы!»
Отмахнувшись от этой мысли с некой досадой, юный грек навалился на Мехмеда с двойной агрессией. Турок не отставал, и в тот момент, когда молодые люди с боевым кличем повалили друг друга наземь и перекатились несколько раз по саду кубарем, с севера раздался громкий возглас удивления.
– Гена, τι κάνεις?!25 – в ужасе кричал Дима, путаясь в ногах при беге. – Остановитесь! Гена!..
Учёный сын русского посла прекрасно знал греческий, что вместе с православной верой заметно выделяло его из числа других учеников. Геннадиос приметил этого умного, застенчивого юношу, как только тот приехал, и тотчас взял его под своё крыло. Влияние графа Румянцева на сына священника тоже ощущалось – Дима как мог сдерживал разрушительный пыл друга, – однако и ему не всегда удавалось вовремя предугадать бурю. Особенно когда рядом маячил вредный армянский счетовод, заметно превосходивший его успехами в арифметике…
– Утро добрым не бывает, – проворчал Вачаган откуда-то с запада, когда Дима потерпел очередную неудачу в попытке оттащить друг от друга споривших и сам чуть не получил синяк под глазом. – Я так и знал, что застану вас здесь…
– Может, поможешь мне разнять их? – раздражённо бросил Вачагану Румянцев, когда тот наконец появился. – Не видишь, что я не справляюсь?
– Зачем? – всё так же спокойно отозвался армянин, поравнялся с Димой и сверился с карманными часами. – Скоро подъём. Поубивают друг друга раньше? Тогда сами закажем для них имама или священника.
Русский граф закатил глаза, зарычал и всё-таки заставил Гену, который уже навалился на Мехмеда всем телом, подняться с земли и успокоиться. Дима держал греческого друга за обе руки, но тот постоянно пытался вырваться. Мехмед, придерживая ладонь у разодранной губы, медленно поднялся на ноги. Взгляд его чёрных глаз оставался непокорным, и, замечая это, Гена еле заметно усмехнулся. Прерывисто дыша, турок стал отряхиваться и нечаянно задел кончики лакированных туфель Вачагана.
– Осторожнее, Мехмед-бей! – недовольно проговорил он, чуть подняв указательный палец вверх. – Я их, между прочим, из Парижа привёз!..
– Вот увидишь! – пропустив мимо ушей замечание армянина (Дима красноречиво прожёг того глазами, а Мехмед даже не взглянул на него), Гена наконец высвободился и вновь обратился
. τι κάνεις? (греч.) – что ты делаешь?
