1463, 1699 и 1768 гг., гарантировавших сохранение шляхетских привилегий, признанных 12 апреля 1800 г. самим Павлом I. В свете представленного Неклюев делал вывод о невозможности наложения запрета на свободу перемещения чиншевиков, поскольку это означало бы их прикрепление к земле. Его замечания были приложены к протоколам Сената. В июне подобную мысль выразил сенатор О.П. Козодавлев, в августе она была поддержана сенатором М.Н. Муравьевым179. Чарторыйский в скором времени, 24 января 1804 г., должен был стать министром иностранных дел, а потому не стоило ему отказывать. Согласно данным биографа, Чарторыйский очень хлопотал перед своим другом Александром I о возвращении ссыльных поляков из Сибири, об отмене секвестров и возвращении конфискованных имений и даже пытался склонить царя к ходатайствам за рубежом (например, по вопросу об освобождении Гуго Коллонтая из австрийской тюрьмы в Шпилберке)180. Следует напомнить, что именно им было многое сделано для того, чтобы не допустить реализации драконовских планов Державина по депортации шляхты.
Представляется, что реакцией снизу на действия Чарторыйского стали высылаемые в Петербург дворянскими предводителями прошения, в которых они пытались доказать, что даже после продления срока осуществление проверки титулов невозможно. Киевский предводитель Ф. Козловский, а также гражданский губернатор в 1802 – 1810 гг. П.П. Панкратьев первыми обратили внимание на итоги уже выполненной работы и на то, что еще надлежало сделать. Ими была выслана в Петербург следующая таблица:
На основании этой таблицы ее авторы пришли к выводу, что за отведенные полгода проверку закончить невозможно181. Панкратьев, выслав таблицу 17 июня 1803 г., повел себя менее агрессивно, выступая за превращение этой шляхты в полезную правительству, т.е. за отнесение к податным сословиям. Он продемонстрировал сочувствие и даже выступил в роли защитника, заявив: «Все сие обстоятельства налагают на меня долг ходатайствовать у Вашего Сиятельства о покровительстве и защите сего бедного и немалочисленного состояния…» Министр внутренних дел согласился изложить Сенату все «исторические» аргументы предводителя Козловского. Речь шла прежде всего об опустошительных татарских набегах, которые привели к тому, что уже нескольким поколениям нужно по вопросу о доказательстве своего благородного происхождения полагаться на свидетельство соседей (по двое со стороны отца и матери). Так делалось по утверждению Козловского не раз в 1347, 1502, 1601 и в другие годы, восстание же Б. Хмельницкого привело к еще большим потерям. Именно поэтому Конституцией 1654 г. была утверждена упрощенная процедура освидетельствования, а в 1658 г. была предоставлена отсрочка на 5 – 6 лет для сбора доказательств. Бунт черного люда, т.е. Уманская резня 1768 г., привел к непоправимым потерям. Завершая этот длинный перечень катастроф, Козловский попытался объяснить крайней бедностью причину, почему той половине шляхты, которая даже не подала заявление
Ibidem. Л. 18 – Письмо А.С. Строганова от 17 апреля 1803 г.; Л. 23, 24, 25а – Записка И.Н. Неклюева от 11 июня 1803 г., в приложении перевод на русский язык фрагментов Литовского статута; Л. 19 – Письмо О.П. Козодавлева от 22 июня 1803 г.; Л. 20 – Письмо М.Н. Муравьева от 17 августа 1803 г.
Через два с половиной года после публикации данных Казенными палатами в 1800 г. количество безземельной шляхты (мужского пола) этой губернии выросло с 40 373 до 43 597. Такая разница в данных была вызвана наличием чиншевой шляхты, о которой «забыли» во время переписи 1795 г. и которую «нашли» после решения о проверке от 1 декабря 1799 г. Киевская казенная палата подала 23 июля 1801 г. первый дополнительный список на 3476 лиц, присоединив к нему еще 185 имен. См.: РГИА. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 346. Л. 53; Л. 121. – Мнение Панкратьева от 18 июня 1803 г.
