А не хотите, так заткните уши. Уж лучше дать свободу языку и высказать, что в сердце накопилось!»[7]
– Спасибо, урок мне не нужен. Я уже знаю, чем дело кончилось. Укротитель победил. «В пылу сраженья я не слышал, что ли, Сигналов боевых и ржания коней? А мне твердят о женском языке, Да он трещит едва ль не вдвое тише, Чем на огне у фермера каштаны. Пугайте им детей! – Он поманил меня пальцем. – Раньше поцелуй меня, Кет, и пойдем»[8].
Я недобро сощурилась.
– Ты вырвал строчки из разных мест, к тому же очень скоро тебе предстоит убедиться, что меня укротить далеко не так просто, как Катарину!
Рена насупился, он с досадой взмахнул рукой:
– Отлично. Ты победила. Если хочешь вернуть мне мои стихи – валяй. Только не сжигай их.
– Отлично! Кстати, я не могу понять, как я могла когда-то считать тебя добрым, приятным и добросердечным человеком! Ты… да ты колючий, как дикобраз! Любой, кто приблизится к тебе, рискует исколоть лицо!
– Вот это верно. Девушке следует быть осторожнее с мужчинами, которые собираются полакомиться ею на обед. Особенно если эти мужчины – дикие тигры, рыщущие в поисках неприятностей.
Он сощурил глаза, схватил меня за руку, легонько ущипнул за внутреннюю сторону запястья, а потом поцеловал в то же место, хотя невозможно было не заметить, что ему очень больно.
– Ты еще не видела, насколько диким я могу быть, субхага джадугарни.
Я театральным жестом стерла его поцелуй со своей руки:
– И что это значит?
– Это значит… прелестная колдунья.
– Лесть тебе больше не поможет, не говоря уже о сомнительных комплиментах. Я слишком хорошо изучила твои словесные фокусы!
Он коварно улыбнулся, хмыкнул и откровенно задержал взгляд на моих губах.
– Судя по твоему дневнику, полному стихов, мои словесные фокусы и сомнительные комплименты пользовались успехом.
– Снова захотелось погоняться за музой?
– Еще бы. Не волнуйся, я дам тебе фору.
– Не в этой жизни, приятель!
Он скрестил руки на груди и улыбнулся.
– Прекрати! Ты меня бесишь своими улыбками!
Я врала. Улыбка Рена никогда меня не бесила. Честно признаться, совсем наоборот. Она заставляла меня тосковать по нему. Я почувствовала, как тихая грусть овладевает мною, остужая слепое бешенство до температуры медленного кипения.
– Ты раньше никогда меня так не называл!
– Как? Субхага? Значит, я давал тебе другие имена?
Я помолчала, потом прошептала:
– Да…
– И как же я тебя называл? – Он склонил голову и окинул меня насмешливым взглядом. – Вероятно, я использовал слова: упертая, ограниченная, раздражительная, нетерпеливая…
Безумная ярость вернулась, полыхнула слепящим пламенем, вскипела так горячо, что выплеснулась наружу. Мне захотелось причинить
Шекспир У. Укрощение строптивой.
Там же.
