дом у него был большой, внутреннее убранство богатое, даже слуга выглядел, как существо с тонкой душевной организацией, не то что Бравус. Что для Смерти не могло остаться незамеченным. Но оно таковым должно было оставаться, поэтому он, подавив в себе желание, пристыдить друга и открыть ему глаза на то, в какой неоправданной роскоши тот живет, закрыл на это свои. И чтобы подольше их не открывать, прямо с порога, не дожидаясь соответствующего предложения-дозволения, распорядился принести ему выпить, в своей излюбленной, не самой вежливой манере. После чего начал искать, куда поудобнее «кинуть кости».
Меркель, так звали слугу, от отсутствия манер у незваного гостя немного ошалел. А когда тот, бесцеремонно начал ему приказывать, окончательно выпал в осадок. Хозяин дома, естественно, обратил на это внимание, поэтому продублировал приказы в привычной для него уважительно-нетребовательной интонации. И отдельно – с личной просьбой о должном гостеприимстве. Слуга кивнул, но каждое свое телодвижение начал выполнять с максимально демонстративной неохотой.
Иезекииль понимал, что таким образом ему выказывается несогласие с происходящим, поскольку Меркель за долгие годы службы был избалован куда более обходительным отношением к своей персоне от куда более высокопоставленных гостей, нежели Смерть. Не говоря уже об облике обычной души, в котором он перед ним предстал. Но как объяснить другу, чтобы тот вел себя повежливее, хотя бы из соображений своего текущего внешнего вида, положения и статуса, пока не представлял. Иезекииль слишком хорошо знал Смерть и отдавал себе отчет в том, какая последует реакция, если он только заикнется о чем-то подобном. Нежелательная. Это если повезет. А скорее всего, крайне нежелательная. Или крайне-крайне нежелательная, все-таки они столько лет не виделись и, кто знает, насколько за это время характер его друга стал невыносимее. К тому же начни он объяснять Смерти, что не каждый слуга «приказали-выполняй», рано или поздно могло всплыть, что они с Меркелем в «особых» отношениях, а Иезекииль об этом вообще не хотел распространяться. Поэтому, выбирая из двух зол меньшее, он выбрал то, при котором слуге какое-то время придется побыть в услужении у строптиво-сварливого гостя. В надежде, что Меркель не сильно обидится.
Смерть же, не подозревая о кипящих у него за спиной страстях, распластался на диване из кожи потомков переродившихся единорогов и продолжил рассказ о перипетиях собственной жизни, который начал еще в Службе реинкарнации, сразу после того, как они с Иезекиилем решили, что будут дожидаться темноты. И надо заметить, что до того, как перед ними предстал бочонок божественного нектара, изъятый из «закромов родины» по наконец-то наступившему для этого поводу, этот рассказ был скорее повествовательным, тогда как сразу после – резко прибавил в животрепещущности и драматизме. При этом скептицизм Иезекииля по поводу реальности этих событий, наоборот, сначала еле сдерживался, а сразу после – резко пошел на убыль, пока и вовсе не утонул в слезах братского сочувствия.
В связи с чем скорость потребления божественного нектара существенно
