утро, кухня едва освещена слабым солнечным светом, родители еще спят, а я, едва дождавшись рассвета, в одной рубашке, пробираюсь по холодному полу на кухню и ем ложкой застывший в кастрюле кисель.
Помню сибирскую зиму, – холодно и снежно, я пытаюсь скользить на детских лыжах, но они сбиваются с ноги, и я через шаг падаю.
Помню, как нахожу в секретном отделении швейной машинки пачку презервативов и бегу во двор, чтобы порадовать ребятню солидным запасом надувных шариков. Я успеваю надуть пару шаров, прежде чем приходит смущенная мама и реквизирует весь пакет.
Помню, что в детстве меня пугала церковь, которая находилась в роще, где стоял дом моей бабушки. У меня сохранилось воспоминание, как мы с бабушкой со свечами в руках ходим по кругу под печальное пение невидимого хора, от которого хочется плакать и бежать вон. Но затем густобородый дородный старик в богато расшитой ризе дает на маленькой ложечке что-то удивительно сладкое, и эта сладость затмевает все дурные переживания. Только значительно позже, я понимаю, что в памяти запечатлелся момент моего крещения, в той самой церкви, что до сих пор стоит в сосновой роще, которую все называют скитом, и даже почтовый адрес хранил это старинное, чудом сохранившееся в эпоху советского новояза название: «Роща-скит дом 7».
Это островок обособленной жизни под боком у деревянного храма среди высоких сосен на холме, был моим небольшим миром, имеющим свои естественные границы: с одной стороны стоял мост, с проезжающими мимо автомобилями, с другой церковь, а между ними заросшее камышом болото, населенное утками и лягушками. Всюду росла черемуха, но меня, прежде всего, интересовали грибы, которые я собирал один без всяких инструкторов и подсказок, безошибочно выбирая только те, что были съедобны. Бабушка запекала их в духовке, с кухни шел густой аромат, но я никогда их не ел – для меня был сам важен ритуал сбора, со всеми причитающимися атрибутами: плетеным лукошком и перочинным ножичком.
Когда мы уезжали из Иркутска на Украину, наш поезд вез настоящий паровоз. Как позже вспоминала мама, соседкой по купе была жена какого-то советского начальника, ехавшая к нему на свидание на зону, куда он попал за экономическое преступление. Женщина была яркой, как и подобает жене растратчика красивой, в кофте с глубоким декольте, куда я по своей малолетней непосредственности запускал свои ручонки, на что дама нисколько не сердилась, а лишь ограничивалась одобрительным комментарием: «Настоящий мужичек растет!»
Поселились мы в Никополе. Небольшой городок с греческим названием в Днепропетровской области, являлся в те годы металлургическим центром. Большая часть его жителей работали на заводе, выпускающем трубы и заводе ферросплавов. Папа устроился на железную дорогу машинистом паровоза, а мама методистом в детский сад.
Первое время мы жили в съемной квартире на окраине. Из воспоминаний той поры сохранились чулки на резинках, в которые почему-то наряжали детей вне зависимости от пола, ночная группа детского
