но она научила меня не мешать другим существам, получать удовольствие от жизни.
в моей душе приоритетов нет,
я утро начинаю как обычно,
уже то хорошо, что это утро,
в запасе целый день,
как в детстве -
если встанешь рано,
все спят еще, а шмель уже в цветке,
еще не жарко, утренняя тень ознобом дышит.
В ней холод погребов, и плесени дурман
в кладовках ветхих, где живет варенье
в стеклянных банках в шалях паутины,
и ржавой крышкой замурован вход
в тот день, в то утро, в палисадник детства:
все спят еще, а шмель уже в цветке.
Самое удивительное, что читая мемуары Льва Троцкого, я наткнулся на подобный же эпизод из его детства. В его случае, правда, это был не шмель, а оса. Так же он упоминал среди детских забав ловлю на нитку тарантулов, что также было популярным развлечением моего детства, правда, использовали мы для этого кусок разогретой смолы, а не воск. Очевидно, что набор развлечений детворы в Малоросии не испытывал изменений на протяжении многих поколений. Между моим детством и детством Троцкого было две мировые войны с немцами. Последняя война оставила особенно глубокий след. Дети часто находили пробитые немецкие каски, остатки снарядов и использовали свои находки в играх в войнушку. Я помню, как бегал по двору с гранатой, у которой откручивалась рукоятка, внутри которой было кольцо на металлической цепочке. На пустыре сохранились заваленные мусором подвалы здания, в котором по слухам в годы войны располагался немецкий госпиталь, но мы боялись спускаться в его подземелья, входы которого сторожили мертвецы.
Когда мне было шесть лет, заболела бабушка. Мама уехала в Сибирь, и застала ее уже умирающей. Эта смерть потрясла маму. Думаю, что она пережила сильнейший психологический шок, сказавшийся на ее психическом состоянии. В Иркутске оставалась ее младшая сестра Тамара, которой тогда было шестнадцать лет. Сестра училась в техникуме, и перед мамой стоял выбор забрать ее с собой на Украину, или оставить жить в Иркутске с отцом алкоголиком. Тамара осталась в Иркутске. Возможно, сама она не видела в этом особой проблемы. Ей нравилось жить одной, без родительского присмотра, возрастная мать и без того не слишком влияла на ее жизнь, а про отца нечего было и говорить – он не играл в ее жизни никакой роли.
До семи лет я был вполне довольным жизнью ребенком, но с разводом родителей мой жизнь изменилась. Наверное, самое трудное время в жизни, это когда с уходом детства, ты превращаешься в гадкого утенка, отчаянно ищущего признания от равнодушного мира, в обмен на отказ от самого себя. Впрочем, это не самый трудный урок, который приходится проходить в детстве.
В семь лет мне пришлось пережить агонию супружеских отношений моих родителей. Насколько мне известно, причиной была все та же легкость, с которой отец вступал в связи на стороне.
